Сенешаль Ла-Рошели
Шрифт:
Армия коннетабля Франции Бертрана дю Геклена стояла под городом Шатонеф-де-Рандон, который располагался на невысоком плоском холме. Рядом, на другом холме, меньшем и с крутыми склонами, скорее всего, искусственном, высился массивный замок с донжоном в форме ромба, высотой под двадцать метров, окруженном шестиметровыми толстыми стенами с семью круглыми башнями. Две башни стояли рядом и между нами находились ворота. Вокруг второго холма и расположилась французская армия. Город Шатонеф-де-Рандон для них словно бы не существовал. Горожан тоже не было на стенах, хотя ворота закрыты и мосты подняты. Не трудно догадаться, что горожане заключили сделку с Бертраном дю Гекленом: если он захватит замок, они сразу совершат оммаж королю Франции.
Возле шатра коннетабля Франции толпились знатные сеньоры и баннереты. Судя по кислым физиономиям, собрались не на пирушку. Я подошел к Оливье де Клиссону, поздоровался.
— Прибыл со своим отрядом и пушками, — сообщил ему и, упреждая упреки в опоздании, добавил: — В плавании был, узнал поздно. Надеюсь, коннетабль простит за опоздание.
— Он уже всех просил: третьего дня причастился, — с болью произнес Оливье де Клиссон.
— Что с ним случилось? — спросил я. — Ранен?
— Заболел. День был жаркий. Он после штурма искупался в холодной воде — и слег, — рассказал побратим коннетабля. — Врач ему сейчас кровь пускает.
Этот коновал и добьет Бертрана дю Геклена. Я хотел вмешаться, сказать, что потеря крови только усугубит болезнь, но сдержался. Если коннетабль не выживет, меня же и обвинят в его смерти. Мол, помешал врачу вылечить. Тем более, что, по мнению многих, у меня был повод отомстить Бертрану дю Геклену. Ведь это я из-за него якобы оказался в опале. Им не объяснишь, что мне служба в армии в тягость. С большим удовольствием занимался бы морским разбоем и охраной купеческих караванов.
Коннетабль Франции Бертран дю Геклен умер утром тринадцатого июля. В обед пришли парламентеры из замка, чтобы уточнить детали передачи его французской армии. Они положили символический ключ от замка на свежий сосновый гроб, в котором лежал покойный. Тело собирались отвезти в Бретань и там похоронить. Из-за сильной жары уже к вечеру оно начало сильно вонять. Утром следующего дня повозка с гробом тронулась в путь. Над ней кружилась огромная черная туча мух. Солдаты говорили, что это души убитых врагов провожают Бертрана дю Геклена в последний путь.
Поскольку военная компания на этом и закончилась, я вместе с отрядом в тот же день отправился в обратную дорогу. Ехали позади телеги с гробом, на приличном удалении от нее, чтобы не нюхать вонь и не подвергаться атакам мух. На территории графства Пуатье к нам прибыл королевский гонец с приказом вести труп Бертрана дю Геклена в Париж. По повелению Карла Пятого коннетабль будет похоронен в королевской усыпальнице в монастыре Сен-Дени. Большая честь для бедного бретонского рыцаря, который вернул королю значительную часть его королевства.
Я успел к выходу купеческого каравана во второй рейс на Брюгге, по возвращению из которого узнал, что вслед за коннетаблем умер и король. Он почил шестнадцатого сентября, в возрасте сорока двух лет. Как сказал какой-то поэт, а вслед за ним с придыханием повторяли многие, в этот день лилии отпечаталась в сердце каждого француза.
37
Новым королем Франции стал Карл Шестой — двенадцатилетний юноша. Обеими воюющими королевствами теперь управляли несовершеннолетние. В ноябре Карл был произведен в рыцари и коронован в Реймсе. По этому случаю были устроены гулянья во всех городах, через которые юный король возвращался в Париж. В столице тоже оттянулись на славу. Три дня там поводили турниры, на улицах играли оркестры, а из фонтанов лилось вино и молоко. Правда, я так и не встретил ни одного человека, который пил вино или молоко из этих фонтанов,
Впрочем, меня вся эта суета не касалась. Новым коннетаблем Франции стал Оливье де Клиссон, который с одной стороны не имел причин недолюбливать меня, потому что недолюбливал Оливье де Манни, а с другой завидовал моим успехам. Я намекнул ему, когда королевский гонец вместе с приказом везти тело Бертрана дю Геклена привез и второй о назначении коннетаблем побратима покойника, что буду рад, если меня оставят в покое, не будут вызывать на службу из-за всякой ерунды.
— Нападут англичане — и я послужу, а месяцами осаждать замки — это не для меня, — сказал ему.
— Да мне и самому не нравится, — признался новый коннетабль, — но я теперь не смогу отказаться.
После чего он перестал вызывать меня с отрядом для участия в мелких сражениях в Бретани и Лангедоке. Я полностью сосредоточился на флоте. Зимой на стапелях внес некоторые конструктивные изменения в корпус бригантин, увеличил перо руля, сделал фальшборт выше и толще, чтобы надежнее закрывал пушкарей от английских лучников.
В начале весны, за две недели до Пасхи, Мария родила дочь, которую назвала Серафиной. Моя жена и любовница относятся друг к другу уже лучше, чем ко мне. По крайней мере, ссорятся чаще, чем со мной. Теперь количество и качество детей у жены и любовницы совпадало, поэтому я решил, что хватит им рожать. Черт его знает, может быть, четвертый ребенок и их убьет.
Когда потеплело, большой купеческий караван, нагруженный бочками с вином и другими товарами местного производства, отправился под охраной четырех бригантин в Брюгге. Не только арбалетчики, но и рыцари уже так свыклись с этой прибыльной и не очень напряжной работой, что больше не заикались о сухопутных сражениях.
Выгрузившись в Брюгге, вернулись в пролив Па-де-Кале. В это время между Дувром и Кале сновали корабли, нагруженные шерстью, которую настригли весной. Английская шерсть, не считая контрабандной, шла только через Кале. Так королю было удобнее взимать высокие пошлины. На второй день мы заметили у английского берега караван из девяти небольших одномачтовых судов грузоподъёмностью тонн пятьдесят каждое, которые шли с запада. Шерсть — груз легкий, а эти суда сидели в воде основательно. И паруса у них странного темно-серого цвета с черными разводами. Экипажи на этих судах были небольшие, десятка по полтора человек. Сопротивления они не оказывали, сразу спустили флаг и убрали парус, сдаваясь. Я положил бригантину в дрейф возле флагмана, отправился на шлюпке посмотреть, что они везут.
Если ты вырос в Донбассе, то о каменном угле знаешь почти всё, даже если не работал шахтером. Там угль не только под землей и возле шахт, но и практически везде. Угольная пыль покрывает листья деревьев, отчего они кажутся серыми. И белая рубашка за пару часов превращается в серую, поэтому в Донбассе белый цвет не в моде. Одного взгляда на палубу судна и одежду моряков мне хватило, чтобы понять, какой груз в трюме и откуда его везут.
— Куда везли уголь? — спросил я старого, беззубого шкипера с траурными каемками под толстыми плоскими ногтями.
— В Лондон, — ответил он на английском с валлийским акцентом.
— Печи топить? — поинтересовался я.
— Печи, да только литейные, — ответил шкипер с ухмылкой, будто я жутко лоханулся.
— Литейщики есть и в Брюгге, — сказал я. — Туда теперь и повезем уголь.
Оказалось, что в Брюгге высокий спрос на уголь. Не такой, конечно, как на шерсть, но у нас быстро забрали весь груз. Без проблем продал и суда. Их, конечно, придется долго отмывать, зато дешевые. Как раз для купцов, которые уже приподнялись, но не настолько богатые, чтобы купить большой когг.