Серапионовы братья. 1921: альманах
Шрифт:
И потом: — Не отринь смущенного от лица Твоего».
Но тут я взглянул на святого брата: «Бес, бес, бес».
Вскочил в гневе и, убегая, слышал тревожные вопросы инока.
§ 3. Накурили страшно Новенькая студенческая тужурка играла весело императорскими своими пуговицами, отражая свет дымный и электрический.
Банкомет, молодой, коротенький, толстый, бросал карты на стол и снова подхватывал бледными своими пальцами.
Дама червей шалила с валетами, а туз кричал, покрывая шум, свистящим голосом:
— Нет-с,
Впрочем, студенту было уже все равно. Он долго думал неведомо о чем, считал хрустящие бумажки, мял их и разглаживал снова.
Потом бросил все на стол, взял карту и сомнительно глянул на банкомета.
Старый сидел и выжидательные протягивал руки.
— Нелепо, нелепо, — сказал студент. Ясно, что это не старик, это — банкомет, это… но тут он прищурился:
Тонкий и длинный нос раздувался хищно и упорно. Ермолку приподнимая, маленькие рожки лезли наружу, скрипя. Лезли наружу и так далее.
— Господин Сан-Галли! — вскричал он. — Господин Гугенгаммер! Черт!
Но банкомет попросил о спокойствии и бросил карту.
Карта, не карта, а творение дьявольских рук его, была валетом бубен.
И следовательно… Что следовательно?
§ 3. В дыму, в ладане томится душа моя. Черные круги стоят перед глазами.
К чему пишу строки эти? Ведаю ли, в чем цель грешной жизни моей?
Падаю в дыму и молюсь в гневе, и внове и ничтожно. Венчаю голову венцом терновым дерзко, перед ликами праведных.
Помилуй, помилуй, помилуй, Господи!..
Впрочем, мне, монаху, достоверно известно, что никакого Бога нет и быть не предполагается. Во что верую вполне явственно, ибо неоднократно и пристально глядел на лик его.
Человек он средних лет, с бородкой клинышком и в белой рясе. Притворился богом, и люди поверили. Поверили, говорю я вам. Это — не Бог!
И убедиться в этом так же легко, как плюнуть. Сделать это очень легко, стоит только пристально глядеть на него минут двадцать.
Сперва ликом станет похож на отца игумена, брата святого, а как сощуришься, гак и вообще на беса.
Да? Да.
§ 4. Дверь отворялась медленно и тонким скрипом пела. В коридоре малая лампочка вздрагивала желтым светом, и острая носатая тень ползла по полу и под углом сломалась на стене. Потом плюнула на своего обладателя и ушла вовсе. Будучи честной, не желала принимать участия в убийстве.
Да, да, да! Несомненно замышлялось убийство.
За картами он волновался больше.
Кстати: дверь отворялась медленно. Наконец ступили ноги, и туловище студента, качаясь, последовало вослед.
Впоследствии они же проявили главную инициативу, найдя коврик, который вел к месту отдыха намеченного к убиению.
Банкомет Сан-Галли был намечен к убиению. Он лежал на кровати, высоко вскинув рыжую бороду, и позы этой не изменил отнюдь.
Впрочем, когда шнур, проползая под рыжей бородой, горло затянул окончательно, он захрипел и поднял руку.
Но банкомет
§ 4. Дверь отворялась медленно и тонким скрипом пела. В руке топор качался и стучал о стены. Больше не было волнения в сердце моем.
Рассуждал так: жизнь моя погибла. Как убью врага своего, уйду в мир и стану бродяжным. Здесь же загублю себя окончательно.
Затем, взяв топор, разрубил икону.
Как могли они придумать, что это — Бог? Как мог я, неумный, молиться крашеным доскам?
Видел же лишь дерево и жесть.
Запомнил также, что лампадка не разбилась.
Подняв ее, зажег и, накинув одежды свои, вышел из кельи.
На сем же кончаю записки мои, ибо нельзя писать про того, кто безумен, и грешен, и неподобен образу человечьему.
Аминь.
§ 5. Дул ветр. Шумела грозно Нева, воздымая свинцовые волны. Несомненно воздымала волны свои свинцовые, ибо — да: дул ветр.
Именно это думало черное пальто с пуговицами орлистыми и императорскими, что стояло, прислонившись к каменной ограде Невы. Имей оно некоторые способности, столь несправедливо присущие обладателю своему, то сей последний несомненно был бы погружен во всю глубину несложной этой мысли.
Но обладатель был бледный и несчастный малый. И думал он вовсе не о том. Впрочем, возможно, что и о том самом.
Ясно только одно: долго стоял он с безумной улыбочкой на бледном лице.
Но вот, повернувшись, проследовал дальше по набережной бурной реки Невы, пока не вздрогнул, испуганный, услышав голос, над самым ухом его прокричавший:
«Здравствуй, милый двойничок! Давно я искал тебя в миру…»
§ 6. На этом обрывается черновая рукопись, найденная в бумагах погибшего моего друга. Далее следуют непонятные чертежи параллельных линий и полное, вполне последовательное изложение одиннадцатой аксиомы Эвклида в толковании геометра Лобачевского.
Я, однако, никогда не замечал в погибшем любви или хоть более или менее ярко выраженного стремления к изучению точных наук. По-видимому, это, последнее, должно быть отнесено к предсмертному, крайне замкнутому периоду его жизни.
КОНСТАНТИН ФЕДИН
САВЕЛ СЕМЕНЫЧ
У Савел Семеныча ноги кривые, и ходит он вразвалочку, с боку на бок, как судно в бортовую качку. Давно-давно, когда Савел Семеныч рекрутом был, доктор-немец, признав его гожим, посмеялся: