Серая Слизь
Шрифт:
— Полное фуфло. Че-то хреново сочиняешь…
ФЭД с интересом склоняет голову набок — лыба его меняется:
— Ты че, Дэн, — с каким-то обескураженным восхищением. — Не, постой… Ты думаешь, я Кристинку — что? Мочканул?
— Ладно. — Меня вдруг подхватывает дикая злость. — Че ты теперь-то муму ебешь? Я что, должен поверить, что ты, блин, ни при чем — это после всего? За кого ты вообще меня держишь?
Он молча мотает башкой, кривится эдак прибалдело.
— Погоди, — выщелкивает недокуренную сигарету в отверстие лестницы, подается вперед, облокачивается на столешницу, — так что я, по-твоему, сделал?
— Вопросы, блядь, — сам чуть наклоняюсь к нему, — я задаю. Как ты ее убил? Как ты убил Глеба?
ФЭД, тараща глаза и уже не лыбясь, медленно откидывается на стуле:
— Кого я убил?
— Хорош под дебила косить.
Новый самолет проходит, завывая, над нашими макушками.
— Ты это серьезно, Дэн? — Он словно не может решить, смеяться ему или охреневать. Нельзя не признать — чрезвычайно правдоподобно у него это выходит.
— И Сашку ты не трогал?
— Сашку? — переспрашивает, как у слабоумного.
— Да иди ты в жопу! — ору. — У нее справа кровоподтек был! И кожа рассечена! Перстнем!
Он хмуро уставляется на массивную печатку на среднем пальце левой.
— Мы посрались, — глядя на руку, не на меня. — Она нахамила… здорово… в общем, я себя в руках не удержал… Но убивать… ты совсем больной?…
— А на диктофон нахрена ее писал? Что — ясновидящий? Знал заранее, что она?…
— Диктофон?… — криво ухмыльнувшись, дергает головой. — Ее телеги я не для тебя, дурака, писал… Для нее самой. Я думал… Почти уверен был… Что она не… А как Лёшич… изменится, в общем… И вот тогда, после этого, я думал дать ей послушать собственные же слова, до изменения сказанные… Про то как раз, как все перерождаются… Я думаю, она и тебе про это говорила… Только она лучше оказалась, чем я про нее думал…
— Ну-ну.
Пожимает плечами.
— Отпечатки со стакана кто стер?
— Мне надо было, чтоб мои “пальчики” нашли в квартире самоубийцы? — смотрит исподлобья.
— Так. Еще раз. Когда она, ты хочешь сказать, прыгнула? До тебя или после?
После паузы, почти убито, опустив взгляд в стол:
— Я был тогда в квартире. На кухне. Я не видел ни хрена. Я говорю, мы посрались… оба из себя вышли… она даже драться пыталась… неважно… ну, она в комнату ушла, дверь закрыла… Ну, а потом… Блядь, я не ожидал, что!…
— Ты хоть сам понимаешь, как это звучит?
— А ты, Дэн? Ты понимаешь, что несешь? — подняв взгляд, задрав брови. — Я всех убил? Ну, кого еще?
— Кого? Ты, блядь, у меня спрашиваешь — кого? После того, как сам полный список составил?
— Ты о чем?… — встряхивает головой. — Так ты думаешь?… — издает какой-то хрюкающий испуганный смешок. — Ну ты даешь… То есть в смысле — Гвидо я тоже завалил?… Ты в курсе хоть, где он пропал?
— Ладно, Гвидо, может, и не ты…
— Кого?… Кобу? Из снайперки — или из чего его там?…
— Кого? — повторяю. — Крэша! Аську! Якушева! Славика! Чего ж ты от него мне привет-то не передал?
— Какого Славика?
— Доренского. Дашкиного брата. Который к сестре мужиков ее ревновал. Кто Дашку пер, когда его в очке утопили?
— Да я его вообще не знал!… — ахает рукой по столу. — Лично в смысле… Между прочим, про него говорили, что он с бандитвой какой-то тусовался… Что ты там про Крэша сказал? При чем тут Крэш?! Крэш блевотиной захлебнулся!
— Ага. Когда ты с ним рядом был.
— Что за бред? С чего ты взял? Кто тебе сказал?
— Гарик.
Да, все-таки чувствую себя идиотом — чем дальше, тем больше…
— Гарик? Нашел кого спрашивать… Он что — до “белочки”, что ли, допился?
(“Не, не помню…” — “Вспомни, Гарик… Не ФЭД?” — “ФЭД?… А, ну да, ФЭД!”)
— И с Якушевым ты знаком не был? И мне ты не врал, что знать его не знаешь?
Снаружи темнеет почти на глазах: сужается и тускнеет полоса над горизонтом, теряет блеск море, перестают различаться отдельные сосны под нами, сливаясь в единую ворсистую массу.
— Ну хорошо… врал. Ну и при чем тут это?
— Ты ж знал, что он с “Ковчегом” связался. А, ну, в секту ушел, умом повредился, суицидальный культ. А я, мол, и знаком-то с ним не был почти… Только культ был никакой не суицидальный…
— Дэн… Дэн! Послушай… Да, я его знал, и про “Ковчег”, конечно, знал… Вообще многих из “Ковчега” знал. И с Кристинкой я тогда еще познакомился… Знаешь, почему я тебе не сказал? Я хотел, чтоб ты раскопал эту историю. Ты. Сам. Тебе б просто нечего было делать, если б я все выложил, что знал… А так — ты полез в это, ты стал спрашивать, ты разворошил весь муравейник…
— Подставился неслабо…
— Имя себе сделал…
— Мне спасибо тебе сказать?
— Мог бы, кстати, и сказать… О чем мы вообще?… — ворошит рукой волосы — замученно. — Я знаю, что культ — не суицидальный. Но Димка… Он же, светлая ему память, в натуре был того… на всю голову… Ты что — стихов его не читал?
— На хрена ты мне их прислал?
— А ты не понял? Да вижу, что не понял… Ни-чер-та ты не понял… — Он опускает лицо в ладони, с нажимом массирует. — Да… Эксперимент дал… парадоксальные результаты… Чего угодно ожидал… Но мне, честно говоря, в голову не приходило, что ты решишь, что это я их всех… — хмыкает: уже вяло, безнадежно даже. — Кстати, кого ты еще-то на мой счет записал? Славика, кого еще? Глеба? Кристинку? Ну, это-то проще простого… Лапа, правда, сейчас уже совсем плохой… А Кристи — набрать ее? Сам с ней поговоришь…
Я живо вспоминаю лейтенанта Кудинова — все повторяется издевательски буквально.
— Набери, — говорю. — Только без резких движений.
Он с демонстративной, гипертрофированной медлительностью сует руку в карман, извлекает телефон, показывает мне. Тычет в кнопки. Интересно, думаю, что если она правда жива?… Ощущение идиотизма происходящего все усиливается.
— Кристин? Да. Я… Кристин, тут с тобой Дэн поговорить хочет. Ага, он самый. Поговоришь с Дэном?… — ФЭД осторожно привстает, левой протягивает мне мобилу над столиком. — Сам ее спроси…