Сердца тьмы
Шрифт:
— Что это за место? — шепчу я.
Я напугана и дезориентирована. Далеко от дома — от матери и отца. Безопасности. Боже, пожалуйста, пусть они будут живы. Мне нужно выбраться отсюда. Мне нужно снова их увидеть. Я обещала маме больше никакой драмы.
Низкое шипение срывается с его губ.
— Мы поговорим позже.
Его слова ужасающие. «Позже» значит, что настоящее должно произойти сейчас, каким бы грубым и болезненным оно ни было. В глазах этого человека нет нежности, только голод.
Он садится на кровать рядом со мной и плотно закрывает москитную сетку за собой.
— Нет!
Я пытаюсь отползти дальше, но он хватает меня за запястье и тянет обратно к себе. Я чувствую вспышку гнева. Неужели он действительно думает, что я так легко подчинюсь ему? От возмущения моя грудь бешено начинает подниматься и опускаться.
— Вот он, — говорит он, глядя на меня сверху вниз, искривив свои губы. — Вот этот огонь, которого я так жажду.
— Пошел ты!
Я сильно бью его по лицу, отвратительный звук рикошетит от белых стен его похожей на пещеру спальни. С рычанием он притягивает меня ближе, и я вскрикиваю, когда он сжимает своими пальцами нежную кожу моих запястий, позволяя мне почувствовать всю свою ярость. Тут нет сценария, который закончился бы благоприятно для меня. Следующие пару мгновений навсегда определят мою жизнь.
— По крайней мере, сначала скажи мне, где я!
— Я сказал, ПОЗЖЕ! — рычит он, свободной рукой хватая меня за челюсть и приподнимая ее вверх.
Я напугана выражением лица, которое приветствует меня, его физической силой. Мне нужно как-то успокоить этого человека. Я должна выбраться отсюда живой…
Дрожа, я кладу свободную руку ему на грудь. Его кожа под моими пальцами похожа на горящие угольки.
— Не так, — умоляю я мягко.
Он не отвечает. Слышал ли вообще? Я пытаюсь убрать свою руку, но он быстро двигается и удерживает ее там своей собственной. Я пытаюсь снова, но его хватка слишком сильная, поэому я просто стою на коленях перед ним — его богатый запах смешивается с моим страхом — пытаясь воззвать к тому, что осталось в нем от человечности. Надеясь, что это уменьшит количество боли, которую он хочет причинить мне.
— Хватит бороться с этим, mi alma, — внезапно говорит он, его непривычное выражение нежности плавно слетает с его языка. — Ты хочешь этого так же сильно, как и я. Позволь мне показать тебе истинное наслаждение.
Моя сердцевина начинает пульсировать от его слов — жестко и настойчиво — пробуждая грубую нужду глубоко внутри меня. Мои соски напрягаются до болезненных пиков, и мое дыхание превращается в легкие, неглубокие вздохи. Я снова разрываюсь между похотью и ненавистью. Как я могу хотеть его после ужасных вещей, которые он сделал со мной? После тех ужасных вещей, которые он все еще может сделать?
Затем он целует меня, застигая врасплох, наклоняя голову и прижимаясь твердыми, теплыми губами к моим. Я инстинктивно раздвигаю их, сразу же заглушая свои мысли. Поощренный, он отпускает мое запястье и хватает меня за затылок, чтобы углубить нашу связь, искусно поглаживая языком мой рот и не давая
Я отвечаю ему с тем же пылом и интенсивностью. Обвиваю руки вокруг его шеи, и он грубо обхватывает мою обнаженную грудь, прежде чем сжать сосок большим и указательным пальцами и повернуть. Я задыхаюсь, когда ощущения проносятся прямо в мою сердцевину, усиливая боль между ног. Как этот мужчина может вызывать у меня такую сильную физическую реакцию? Я хочу схватить его за руку и опустить ее туда, где он нужен мне больше всего.
— Где я нахожусь? — повторно спрашиваю, задыхаясь когда отрываю сой рот от его.
— В раю, — бормочет он, расстегивая ремень и ширинку, пока опускает меня на кровать, ни на секунду не прерывая контакт с моим телом.
Теперь он оставляет нежные поцелуи по всему моему подбородку и щеке.
Я заставляю себя открыть веки, когда он нависает надо мной, и задыхаюсь, когда он рукой берет меня за подбородок, наклоняя мою голову назад, чтобы я снова посмотрела на него. Вблизи я вижу золотые крапинки вокруг радужной оболочки его глаз. Но в них нет тепла, только потребность заявить права на то, что он считает своим.
Что-то ломается внутри меня. Я сделаю что угодно, чтобы спасти своего отца, но если этот человек возьмет мое тело, часть меня умрет навсегда.
Я отворачиваюсь от него.
— Не надо.
Я плачу, сначала беззвучно, но вскоре дыхание начинает вырываться из моих легких, ослепляя меня от ярости к моему похитителю. Хотя я чувствую это. Атмосфера в комнате изменилась с тяжелой и напряженной на темную и угрожающую, нарушаемую только прерывистыми звуками моих страданий.
Теперь весь его тела кажется невыносимым мне, бедрами он все еще прижимает меня к матрасу. Я хочу оттолкнуть его и очистить свое лицо от его поцелуев. Я чувствую себя грязной и оскорбленной. Ненавижу себя за то, что снова впустила его в свой рот, за то, что позволила ему проникнуть под мою защиту.
Он дольше обычного смотрит на меня, прежде отпускает и встает с кровати. Я слышу шуршание москитной сетки, когда он сердито отодвигает ее в сторону, после чего следует звук закрываемой молнии и пряжки ремня. Я пытаюсь взять себя в руки, снова и снова проводя руками по лицу.
Это что, отсрочка?
Осталась ли капля сострадания у этого мужчины?
— Посмотри на меня, — внезапно командует он. — Поверни в сторону это миленькое личико, Ив Миллер, и удели мне все свое внимание.
Тон его голоса предупреждающий. Тяжелое бремя последствий прямо здесь, ожидает меня. Что я наделала? Какие ужасы породила, отказав ему сегодня в своем теле?
Я делаю то, что он просит, но не свожу глаз со стены за его спиной. Я не могу смириться с тем, что грядет.
— Ты устала. Тебе необходимо отдохнуть.
Наступает тишина, и я жду, когда же последует убийственный удар.
— Ты больше никогда не отвергнешь меня, Ив. Понимаешь? Ты подчинишься мне. Выполнишь свою часть сделки. Потребуется всего один звонок, мой ангел. Один звонок. Одна пуля. На которой написано имя твоего отца.
За этим снова следует молчание, пока я пытаюсь понять жестокость его слов.