Сердце Бонивура
Шрифт:
Рябой гоголем прошёлся перед девушками. Остановился возле Ксюшки, подмигнул ей и ущипнул за грудь. Побледнев, девушка отшатнулась. Настенька защитила её своим телом от второго щипка. А старшая Верхотурова вдруг наотмашь хватила казака по лицу. Рябой, не ожидавший удара, отлетел и схватился за щеку. Степанида сказала ему строго:
— Вояка!.. На печи с бабой тебе воевать. Ишь, на девок храбрый нашёлся! Посмотрела бы я на тебя, как ты с партизанами дерёшься!
Казак подскочил к ней и взмахнул нагайкой. Степанида погрозила пальцем:
— Не балуй,
Марья опустила платок и встала рядом с сестрой. Рябой, выругавшись, отошёл в сторону. Степанида напутствовала его:
— О, так-то лучше. Языком болтай, а рукам воли не давай. Много вас, щипальщиков, найдётся. Не стыдно? Гляди, девка аж зашлась. Герой!..
Казаки хохотали.
— Да, паря, эта девка на чёрном хлебе рощена!
— Белый господа кушали, которым вы защитниками приходитесь, — сказала Марья, — а мы и на чёрном малость выросли…
Урядник растолкал круг.
— Чего на девок уставились? Не видали? — напустился он на белоказаков. — А ну, готовить коней марш, нечего балясы точить… А ты бы, девка, тоже не шибко кулаками-то помахивала: не ровен час оторвутся, не найдёшь, куды и приставлены были! — огрызнулся он на Верхотурову.
— Наши руки известно к чему приставлены, — неторопливо сказала Степанида. — А вот на чем они у вас растут, не знаю. Больно на чужое заритесь.
— Помолчи, — сердито сказал урядник, — а то у нас найдётся, чем тебе рот заткнуть. Шибко говорливая!
Настенька тронула Степаниду за руку и шепнула:
— Не связывайся с ними, Степушка, не роняй себя.
— И то… — сказала Верхотурова.
Урядник вдруг гаркнул:
— Смирно!
К кругу подошёл войсковой старшина и поздоровался:
— Здравствуйте!
Девушки не отвечали. Старшина сказал:
— Ну вот, девушки… Партизаны ваши удрали, стоило показаться правительственным войскам. Только попущение божье даёт большевикам держаться, но чаша терпения его будет скоро переполнена. Вы помогали партизанам, и за это надо бы вас наказать, но христолюбивое воинство великодушно. Вы можете загладить свою вину, оказав помощь воинам, пострадавшим в боевой схватке. Урядник, отведите девушек к раненым!
Он ушёл в штаб, Ксюшка спросила Настеньку шёпотом:
— Насть… это кто… поп?
— Нет, Ксюшка.
— А чего это он про бога-то?
Верхотурова ответила ей громко:
— А не за што боле держаться-то, вот за бога и цепляется.
Белые, услыхавшие её слова, расхохотались. Рябой крикнул:
— Вот девка так девка! Мне бы таку зубату жену!
Степанида опять не осталась в долгу:
— А на што ты мне такой? Я б те в одну ночь сгрызла да на утро косточки бы собакам отдала!
Настя опять шепнула Верхотуровой:
— Степушка, не связывайся с ними.
— Ладно, — сказала Степанида, — не буду.
Заметив девушек, Суэцугу подошёл к ним. Он слышал обращение Грудзинского и наблюдал за всей сценой молча. Когда Грудзинский отвернулся, Суэцугу, поразмыслив, решил, что старшина говорил не так, как следовало. Он взялся за саблю и выступил вперёд. Урядник козырнул ему. Японец деревянным голосом произнёс:
— Девушки росскэ, надо помогать казаки. Кто не выражать желание, тот будет делать слезы свои родственники! — Для убедительности он чиркнул по горлу ребром ладони, сделал свирепое лицо и отошёл.
Урядник отвёл девушек к навесу, под которым лежали раненые. Их встретили глаза, полные боли, осунувшиеся лица. Лозовой посмотрел на Ксюшку, подошедшую к нему. Лицо его было спокойно. Он повернул голову навстречу девушке и оглядел её с ног до головы.
— Ну, вот бог и привёл помереть с сестрицей, — сказал он, — а то скушно на мужиках-то помирать.
Ксюшка ответила ему:
— Рано ещё помирать, казак.
— Утешай, утешай меня! — уголками губ улыбнулся Лозовой. — Твоё дело такое. Я старый солдат, знаю, когда смерть приходит. Не жилец я, чую: главную жилу перешибло. Кровь-ат становится… Будто ни рук, ни ног у меня нету. Только голова ещё думат… И то, поди, долго не сработат… Умираю я, девка.
— Страшно! — вырвалось у Ксюшки.
— Помирать не страшно, — после паузы ответил казак. — Жить страшно… когда видишь… что конец тебе пришёл… Вся жизнь уже вышла… а ты ещё… землю топчешь… — Он говорил словно в бреду. — Вся жизнь вышла… а ты ещё живёшь… С родного краю и духу не слышно… Где семья, где жёнка… где сыны — не знаю. Сам кости унёс, вишь, куда… на край земли. Против воли господа не устоять…
Урядник сказал Настеньке:
— Обиходь, девка, вот этого! — он показал рукой на Кузнецова, лежавшего в углу.
Настенька узнала фельдшера. Ей ничего не было известно о его бегстве. Она подумала, что Кузнецов захвачен белыми в плен. Острая жалость кольнула ей сердце. Она с состраданием поглядела на его лицо, на перемазанное кровью и грязью платье. Опустившись на колени, она наклонилась над фельдшером и посмотрела в его запавшие от боли глаза.
— Не успел уйти? — шепнула она с сочувствием, погладила его по вискам и опять сказала: — Не успел?
Фельдшер закрыл глаза, и болезненная гримаса исказила его лицо. Настенька поняла: зачем спрашивать, когда и так видно! Осторожно, стараясь не причинить боли, она стала снимать с него одежду. Кузнецов застонал. Настенька осторожно смыла грязь с краёв раны, наложила тампон, шепча:
— Ну, ничего, ничего, Петрович! Терпи, милый! Потерпи немного…
Слезы навёртывались у неё при виде того, как мучительно содрогается все тело Кузнецова от прикосновения лёгких её рук.
— Потерпи, Петрович!
Эти слова она говорила вслух, потом шепотком спросила, увидев, что он устремил на неё свой замутнённый взор:
— Все наши ушли? Никого эти катюги больше не взяли?
Она ждала ответа, а Кузнецов вдруг заметался и застонал, словно хотел куда-то бежать. Он что-то шептал, но Настенька не могла разобрать ни одного слова. Стала гладить его по голове, но фельдшер метался ещё сильнее.