Сердце бури
Шрифт:
Лея стиснула отцовский меч до немоты в пальцах, как будто умоляя тайные силы, скрытые в этом оружии, помочь ей совершить то, зачем она сюда явилась.
«Предана Республике»?.. И это после всех бедствий, которые ей пришлось претерпеть по вине сената, военного совета и самого Верховного канцлера…
Всю свою жизнь Лея Органа жертвовала семьей, жертвовала счастьем родных людей ради Республики. Но сейчас долг перед семьей вышел на первое место. Долг перед сыном, замученным разведкой — во главе с этим вот типом — практически до смерти.
Сила, помоги! Позволь ей прикончить мерзавца —
Наконец Лее показалось, будто она сумела набраться должной решимости. Удар возмездия готов был обрушиться на Диггона единым махом. Генерал знала, что обыкновенному человеку, вроде Клауса, будь тот хоть трижды опытным военным, нечего противопоставить быстроте реакций чувствительных к Силе. А значит, тот, вероятнее всего, не сумеет увернуться.
Пытал. Искалечил. Едва не убил.
Бессменные слова колыхались на поверхности ее сознания, поддерживаемые немилосердной памятью. Но вдруг Лее показалось… да нет, она готова была ручаться, что сквозь обычную ее мантру прорезался голос, кажущийся знакомым и незнакомым одновременно. Этот голос поднимался из самых недр ее души и принадлежал, вероятно, некой неведомой, пугающей сущности. Сама Тьма звучала в нем. Миллион голосов, слитых в одно.
Голос ее боли, ее скорби. Голос чистого отмщения.
«Давай же, убей его! Этот ничтожный человек не заслужил милости. После того, что он сделал с Беном, его смерть будет справедливой. Сила стремится к восстановлению справедливости…»
Лея широко распахнула глаза. Вот сейчас, последний удар сердца — и она сделает то, что должна сделать. Шагнет во Тьму. Пусть ценой своей жизни, самой своей души, но отомстит. Заставит ненавистного ублюдка ответить собственной кровью за пролитую кровь ее ребенка. И за смерть ее брата, принявшего участь Бена на себя…
Тут она услыхала еще что-то.
«Лея, не надо!..»
Нечто новое, немилосердно яркое пронеслось вспышкой в ее рассудке, осветив его — до последнего, самого потайного уголка. Заставляя увидеть всю тайную мерзость тех мыслей, которые еще мгновение назад были скрыты в темноте подступающего безумия. Лея узнала хорошо известные ей глубокие, пронизанные тихой печалью — верной спутницей высшего знания — нотки. С нею говорил Люк.
«Лея, не надо! Не смей делать этого! Боль, гнев, желание мести ведут к Темной стороне. Но однажды ступив на этот путь, уже не повернешь назад».
От неожиданности руки женщины ослабли, и она вынуждена была опустить меч. В этот миг ее глаза как бы открылись; сознание воспрянуло от кошмарного сна. И когда это случилось, странная слабость вдруг овладела ее телом.
Прилив гнева влечет прилив сил. Но за приливом всегда следует отлив.
Лея в смятении отпрянула. Радость от ощущения того, что ее брат снова рядом — пусть и в таком эфемерном виде, словно невидимый охранитель ее души, — переплелась со стыдом и ужасом внезапного прозрения. Только теперь она сумела четко осознать, что произошло. Тьма искушала ее, незаметно подобравшись к измученному нескончаемыми потерями разуму. Тьма, некогда погубившая ее отца и сына. А теперь, выходит, едва не погубившая и ее саму.
Синее лезвие потухло.
Когда Органа вновь подняла взгляд на Диггона, майор, к своему удивлению, увидел вовсе не разъяренную хищницу, стремящуюся во что бы то ни стало разорвать охотника, который осмелился пристрелить ее детеныша. Теперь его глаза видели всего-навсего пожилую женщину, уставшую и подавленную.
Перемена оказалась настолько же неожиданной, насколько и очевидной. Разведчик не знал, что ему думать.
— Генерал?.. — несмело окликнул он.
Лея мысленно усмехнулась искреннему недоумению в голосе Диггона. Казалось, тот всеми силами стремится сообразить, что же побудило хищницу пойти на понятную и отказаться от мысли об убийстве. Однако так и не может придумать ни одной стоящей догадки.
— Не обольщайтесь, — выдавила Органа. И внезапно улыбнулась. Майор готов был признать, что это, вероятно, самая странная улыбка, которую ему только доводилось видеть. — Это вовсе не ради вас…
— Я понимаю, — сдавленно отозвался Диггон.
Лея неторопливо двинулась к выходу.
Встав у двери, она негромко, но четко скомандовала: «Отоприте». Она знала, что майор вряд ли решится воспрепятствовать ее уходу — сейбер как-никак все еще был при ней, а Диггон при виде оного порядком струхнул. Впрочем, знала она и то, что этот человек пошлет за охраной немедленно, как только она скроется из виду. Но, по крайней мере, ее арестуют не сию минуту.
Как она и ожидала, Диггон не решился спорить. Приблизившись, он торопливыми движениями отпер магнитный замок.
Лея вышла в коридор и, не прощаясь, словно майор разведки был для нее вовсе пустым местом, направилась к себе. Она и не думала оборачиваться, давя в себе растущее чувство тревоги. Какая, в конце концов, разница, вызовет ли Клаус охрану прямо сейчас, воспользовались тем, что она больше на него не смотрит, или все же дождется, пока его несостоявшаяся убийца окончательно скроется?
Поначалу генерал ступала ровно, своею обычной, исполненной легкости и достоинства поступью, каковой она могла бы пройти и на трибуну, и на эшафот. На первый взгляд, она была само величие и непоколебимость. Однако внешний вид не соответствовал внутреннему состоянию, служа лишь неловким прикрытием для растерянности и смятения, властвовавших в сердце женщины, отчаянно стучавшем и каждую секунду тревожно сжимавшемся. И потому, стоило Лее отдалиться достаточно, чтобы Диггон уже не мог ее увидеть, как она спрятала горящее лицо в ладони. Ее плечи поникли под страшной, немыслимой тяжестью.
На долю секунды она замедлила шаг. Но затем наоборот двинулась быстрее, высоко вскинув руки; казалось, она спасалась бегством, хотя знала, что ее никто не преследует — еще нет. Все равно ей теперь некуда деться — с борта крейсера, расположенного посреди космической глади.
И все же, было что-то, побудившее Лею бежать, не разбирая дороги. Что-то таинственное и мрачное глядело на нее сквозь пустоту коридора. В углу в полутьме ей виделась призрачная фигура — брат стоял, понурив голову; мрачный и печальный, он тяжело, с осуждением глядел на нее. И Лея, видя его, не знала, что сказать. Чем оправдать свой отвратительный порыв.