Сердце звёздного мира
Шрифт:
— Все в порядке, — сообщил он довольным голосом. — Вреда ему не будет, но на несколько часов он полностью выведен из игры. А теперь, джентльмены, грузите тело в шлюпку и отправляйте ее к черту на рога, к самой пустой планете, какая только попадется на глаза, — в голосе капитана послышались усталость и раздражение. — Придя в себя, он все поймет и с легкостью вернется обратно.
— Да, сейчас он вполне ручной, — улыбнулся Тюфяк. — Как мило он дремлет, и даже не кажется таким огромным.
— Я перестал воспринимать его рост, — проговорил Джек, — когда вам удалось напугать его авторучкой. Он догадывался о ее назначении?
— Это не авторучка,
Через несколько секунд борт звездолета был очищен от посторонних, и вскоре разгонные двигатели «Арго» заработали в форсированном режиме, а ударная волна вызвала тектонический сдвиг на поверхности планеты Малис… Джеку так хотелось, чтобы могучие скалистые блоки угрюмых и величественных зданий остались недвижимы… Увы, это было невозможно.
Ускорители работали на полную мощность, но астронавты не спешили радоваться; они опасались, что скорость «Арго» окажется черепашьей по сравнению с типовым кораблем из необъятной армады космических кораблей Гегемонии. Им так хотелось не думать об этом.
Первые четыре дня полета прошли в рутинной суете, но забыться не удавалось, и напряжение не спадало. Экипаж «Арго» был един в своих мыслях, наглядно представляя себе, как щупальца Гегемонии протягиваются и вырывают их звездолет из пространства стоячей волны, словно бутылку, мирно покачивающуюся на поверхности моря. Но время шло, а ничего не происходило.
На борту космического корабля профессор Лэнджер никогда не терял хладнокровия, но и он позволил себе выразить удивление по этому поводу. Его все сильнее беспокоили последствия стартовой ударной волны. Быть может, они оказались чрезмерными, и малансы расценили случившееся как акт неприкрытой враждебности? Несомненно, небольшие разрушения не привели бы к столь затянувшейся паузе в погоне. Надежды и страхи поочередно сменяли друг друга, постепенно становясь все более интенсивными. И, наконец, настал момент, когда Джек, удивляясь самому себе, ощутил желание, чтобы Сердце Звездного Мира поскорее захлопнуло капкан, избавив его от мучительных переживаний. Через пару минут молодой астронавт устыдился этой вспышки трусости; к счастью, вслух он ничего не произносил.
Чтобы немного снять груз, друзья возобновили посещение бортовой библиотеки, но не преуспели на этом поприще. Ни книги, ни записи, еще недавно восхищавшие Джека, более не находили отклика в его душе. В худшем случае они казались ему бессмысленными, а в лучшем — не относящимися к делу. Тюфяк тоже не мог заставить себя читать, и в полном отчаянии положил себе за правило писать наизусть, строка за строкой, божественную «Энеиду» и добился определенных успехов. Но прошел день-другой, и вдруг он отложил перо в сторону, уставился на написанное и неожиданно воскликнул:
— Знаете, что? Ненавижу Вергилия! Пустозвон, вот кто он такой!
— Слишком сильно сказано, Джерри, — откликнулся профессор. — В поэзии Вергилия есть некая
Тюфяк указал на лежавший перед ним лист бумаги.
— Вот это словечко… Квадропедия!
— О, так это одно из наиболее часто цитируемых мест! И что же в нем дурного?
— Я спотыкаюсь на произношении этого слова. Проклятые аллитерации сделали свое дело… — фыркнул Тюфяк.
— Но это не аллитерация, а ономатофия, — профессор был рад лишний раз блеснуть эрудицией. — Автор языковыми средствами подражает звуку скачущих лошадей и одновременно развивает повествование. Конечно, Вергилий во многом перебарщивает и утомляет читателя, подобно Суинберну, но он никогда не рисуется…
— Честь ему и хвала, — проворчал Тюфяк, — но сейчас… Душу воротит от этих латинских упражнений…
Неделя сменяла другую, а Гегемония ничем не проявляла себя. Молчали детекторы, ровные линии вычерчивали самописцы, и эта зловещая неопределенность постепенно превращалась в устойчивый ночной кошмар. Если Сердце Звездного Мира не преследует «Арго» после всего происшедшего, то что же оно замышляет? Неужели галактики владеют способом подставить «Арго» западню в пространстве Гертеля, что-то вроде мин, разбросанных в другом измерении? Или они попросту, без лукавых затей наслаждаются игрой в кошки-мышки? А может быть, случилось худшее, и они осуществили старую угрозу, проведя полицейскую акцию против Земли? Десятки подобных вопросов роились в головах у астронавтов, и ни на один из них не было ответа.
— Дельфины! — вдруг закричал Джек.
— Что-что? — вздрогнул от неожиданности капитан «Арго».
— Есть идея, сэр! — улыбнулся Джек. — Хотя не исключено, что вы уже думали об этом.
— Объяснитесь, юноша.
— Я только что сообразил, профессор Лэнджер, что мир дельфинов, или, возможно шире, китов, — отвечает формальным признакам стабильной культуры. Но в тоже время маловероятно, чтобы Гегемония пожелала иметь их в своем составе, — Джек говорил взахлеб, торопясь поделиться нахлынувшими мыслями. — Дельфины перемещаются по морским просторам, они слишком свободны для Гегемонии. И эта полная свобода — основа, душа их мира; им не нужно бороться друг с другом и убивать себе подобных, война противна их природе. Хотя, — тут же оговорился Джек, — в глубинах океанов случается множество трагедий. Говоря вашими словами, сэр, мир дельфинов представляет собой другой тип равновесия. И Гегемония никогда не примет его и не согласится с его принципами. Если воспользоваться предложением Тюфяка и поселить дельфинов на той далекой планете, полностью покрытой водой, то Сердце Звездного Мира истребит их. Культуры, не поддающиеся тотальному контролю, не имеют права на существование — такова главная заповедь Гегемонии.
— Вы умница, Джек, — с горечью проговорил профессор. — И очень точно выразили мои мысли… А что касается идеи Джерри, то не все так фатально. На водной планете обитают свои формы млекопитающих, чем-то напоминающие дельфинов. У них впереди долгий путь развития, и моллюски, тот вид, которому благоволит Гегемония, еще не скоро сумеют сумеют догадаться и разоблачить развившийся интеллект своих океанских собратьев, — Лэнджер излагал свои соображения нарочито спокойно. — Людям понадобилось пять тысяч лет, чтобы придти к мысли о разумности дельфинов, хотя ключи к разгадке тайны были рассеяны повсюду.