Серебряная лоза
Шрифт:
Прохвост наконец был рядом, и столько нужно было ему рассказать, стольким поделиться, но Хитринка не могла. Она всё глядела на эту рыжеволосую лгунью, ощущая, как глаза помимо воли наполняются слезами.
— Я ведь не дура, — сказала она, чувствуя, как дрожит от обиды губа. — Ты и не собиралась мне признаваться, да?
Грета глядела на неё виновато.
— Я бы призналась, — сказала она. — Конечно, призналась бы. Как только мне удалось бежать из темницы и я узнала о тебе, всеми правдами и неправдами я поспешила
— Врёшь! — вскричала Хитринка и топнула ногой. — Это всё только ради Марты! Ты говорила ей, жалеешь, что не она твоя дочь. Это её ты хотела найти, а не меня!.. Дождалась бы, пока я уйду на болота, так ведь, и выдохнула бы с облегчением?
Тут все сразу загалдели.
— Да как такое скажешь в лоб!
— А, так ты и есть та самая Берта, по которой сох этот доходяга?
— Погоди, подруга, не пори горячку!
— Сестрёнка, что происходит-то?
А когда наступило затишье, первое, о чём спросила эта предательница, было:
— По какой ещё Берте он сох?
Больше Хитринке не требовалось доказательств. Она оказалась не нужна, даже не так интересна, как какая-то Берта.
— Дай ей сказать и выслушай! — потребовала Каверза.
— Ты знала, — догадалась Хитринка. — Знала и мне не сказала! Ты с ней заодно, так что не смей мне указывать!
— Дурёха! — сердито сказал Гундольф. — Раз вы всю жизнь не виделись, нельзя же такое без подготовки вываливать!
— А-а, ты тоже знал. Вот именно, что всю жизнь, а вы все предатели, жалкие предатели! Вам волю дай, и я бы никогда, никогда не узнала!..
— Хватит вам всем! — встрял Прохвост.
Он обнял Хитринку, укрывая от всего этого мерзкого, гадкого, предательского мира. Только он один и был надёжен, не бросал её и не лгал.
— Сестрёнка моя, помнишь, сколько раз я говорил тебе, чтобы не судила поспешно? — сказал он, покачивая её. — Обещай, что позже найдёшь в себе силы выслушать, что тебе скажут. Тогда и примешь решение. И знай, что бы ни решила, я тебя поддержу. Договорились? Ну-ка ответь мне.
— Позже, — пробормотала Хитринка. — Ещё через четырнадцать лет, и пусть теперь они ждут.
— Она очень упряма, — извиняющимся тоном сказал Прохвост, — и очень страдала из-за вас. Когда всю жизнь думаешь, что тебя предали, не так-то легко найти в себе силы довериться снова. Но на самом деле она ждала этой встречи много лет.
— Дурак, ничего я не ждала, что ты там понимаешь! — возмутилась Хитринка.
— Некоторые просто не умеют быть благодарны судьбе, — ядовито заметила Каверза. — Я бы на твоём месте...
— Что бы ты на моём месте? Повисла на шее у Прохвоста, вот бы что ты сделала на моём месте! Только об одном вечно и думаешь, ты, дрянная, испорченная паршивка!
Хитринке немедленно стало стыдно, но сказанных слов ведь не отменишь.
Каверза только посмотрела странно, блеснув глазами, но даже ничего не сказала. Зато Карла прорвало.
— А ну язык прикуси! — взорвался он. — У нас тут что, банка с пауками? Вы все, умолкните и думайте, как выбираться. Чтоб вы знали, Эд сцапал Марту и потащил в самое пекло, а мы тут сидим, потому что пытались ему помешать. Оставьте свои милые девичьи беседы до лучших времён.
— Те два дурня не стали нас обыскивать, — ровным тоном произнесла Каверза, — и обе шпильки остались у меня.
Она стянула ботинок и вытряхнула из него шпильку на ладонь. Вторую вынула из-за уха.
— Открою, но уходить придётся не через главный вход. А теперь тихо, послушаю, что творится в коридоре. А то вдруг этих ребят заинтересовали наши крики.
Хвостатая приложила ухо к двери, прислушалась, затем кивнула удовлетворённо.
— Всё чисто, открываю.
И пока она возилась, Прохвост шепнул Хитринке:
— Не ожидал я от тебя, сестрёнка. Не думал, что ты способна сказать такие гнусные вещи.
И отстранился.
Он, конечно, был прав. Хитринка сама бы многое дала, лишь бы те слова не прозвучали. Но только теперь и названый брат был не на её стороне, и она почувствовала себя ужасно одинокой.
Замок щёлкнул негромко, и дверь отворилась. Каверза выглянула наружу, огляделась, затем обернулась к остальным.
— Я прогуляюсь, — сказала она, — да посмотрю, где найдётся выход. Толпой нам расхаживать не стоит. Найду — вернусь.
Возвратилась она быстро, весьма довольная. В руке у неё был револьвер, а за плечом висело ружьё. Ружьё хвостатая отдала Карлу.
— У Эдгарда в кабинете много всего любопытного, — сказала она, — а замки паршивые. Давайте туда, выйдем в окно.
Они прошли в кабинет, и Каверза заперла дверь, а затем отворила рамы. Окно выходило на противоположную от лавки сторону, в глухой закуток между домом и городской стеной. Внизу валялась пара проржавевших бочек, стоял остов экипажа без колёс и внутренностей. У стены блестело зелёное стекло бутылок — кто-то старался расставить их аккуратными рядами, но часть упала и разбилась. Судя по грязи, в которую были втоптаны осколки, случилось это уже давно.
— Я-то могу спуститься и так, — сказала Каверза, глядя вниз, — но вы — нет. Погодите-ка.
И она, ловко взобравшись на подоконник, исчезла из виду. Несколько мгновений Хитринка видела её пальцы, вцепившиеся в раму, но вот пропали и они. Снаружи донёсся негромкий звук удара, затем металлический грохот.
— Бочку подкатила, — донеслось снизу. — Давайте, прыгайте. Да скорее, пока шум никого не привлёк.
Прохвост потянул Хитринку к окну, хотя она чувствовала, что не прочь пропустить остальных вперёд. Спустился первым — высокая бочка находилась совсем рядом, ему и прыгать почти не пришлось.