Серебряная пряжа
Шрифт:
— Как побазарили? — первым делом спрашивает.
— Гожо! — мужики в ответ.
— А заветку мою не забыли? Правду не нарушили? — допытывается старик.
Герасим сел на пенек, скрутил покурить, отвечает за себя:
— Пока что держусь.
Петр покраснел, как медный самовар, пыхтит, дуется, а что сказать — не знает: ни сознаться, ни нет, можа старик и не проведает про лишний грош, про стариков да про жену. И удумал Петр утаить:
— Да и я, батенька, вроде никакой вины не чую.
Старик поморщился, словно комарик его укусил.
— Коли так, — берите
Нагрузили Герасим с Петром миткаля по целой тележке, сто спасиб дедушке сказали и поехали. У Петра от сердца отлегло. Думает: не так уж ты, дедка, хитер, я на провер хитрее тебя вышел; ничего-то ты не отгадал; так ли бы я тебя обыграл, кабы не Герасим, — с ним каши не сваришь. Знал Петр, что сосед — человек прямой души.
Вот и замыслил он отпехнуть Герасима от себя. Наутро взял кузовок — и чуть свет в березняк. У прометки полез в чащобу, миткаль сразу не сматывает. Тоже плутист был. Березки щупает, а ухо востро держит, к каждому голосу, к каждому шороху прислушивается, под кусты глядит да в ягодник, диви, ягоды да грибы собирает. Нет-нет да негромко оголчит:
— Дедка, а дедка, где ты?
На деле дедка-то ему и вовсе лишний — только опасался Петр, как бы в просак не попасть. Примешься без дозволения миткаль сматывать, а Березовый хозяин и явится.
Гукнет Петр да постоит с минутку под кустом, опять гукнет и головой во все стороны вертит. Смекнул он, что Березовому хозяину днем-то недосуг за своими владениями надзор держать, и посмелей стал. Вынул ножик — и давай с берез миткаль полосовать, в куски катать, вязанки вязать. А руки так и трясутся. Взвалил вязанку на плечо, и давай бог ноги: рад, что хозяин не заметил. Бежит чащей, земли под собой не чует, только сучья трещат, ни дать, ни взять сохатый от стрелка спасается. Еле жив выбрался из чащи. Все-таки принес вязанку.
Только к дому-то подходит, а сосед тут как тут:
— Отколе это ты такой миткаль достал?
— Да на Студенцах отбеливал.
А сам с вязанкой скорее в сенцы, и дверь на засов.
В скорости опять с Герасимом на ярманку тронулись. Шагают сзади за возами. Герасим и спрашивает:
— Петр, у тебя вроде воз-то поболе моего?
— Полно тебе чужое считать. Глаза завидущи. Не с одних ли берез с тобой катали?
— Знать повиделось…
И больше Герасим не допытывался. Спросил к слову, а не к чему-нибудь. Не жаден был.
Не успели товары раскинуть — минтом раскупили. Петр еще копеечку с куска надбавил — все равно берут. На обратном-то пути Герасим ткнулся в передок, на сенце мягко, едет — похрапывает. Лошадь трусит бойко. Сзади в телеге Петр сидит, подсчитывает: на сколько больше выручил.
Глядь, у самого леса, обочь дороги, нищий сидит, и костыли и корзинка рядышком. Видно хворь замаяла, из сил выбился. Увидел возы — ползет к дороге, просит:
— Довези, родной, умаялся.
Петр глянул на него, а сам кнутом лошадь шугнул. Так и остался нищий среди дороги.
Въехали в лес. Тут Петр и вспомнил наказ старика. Сначала было подумал: вернуться. А потом решил: о прежнем не узнал и об этом невдомек будет Березовому хозяину. Махнул рукой: сойдет.
Подъехали
— Как базарилось?
— Денежно!
— Охулки какой на себя не положили?
— По-честному базарили, — отвечает Герасим. А Петр ему поддакивает.
Старичок только вздохнул, а поперек слова не молвил. Указал на березы, — скатывайте, мол, миткаль.
Раз-два — и готово по возу. Домой веселехоньки заявились особенно Петр. Он уж прикидывает: пожалуй и воз миткалю можно зацепить тайком от Герасима.
Задумано — сделано. Недели не прошло, поехал он к черту на кулички в березняк за дровами, а на дворе дров и без того три поленницы стояло сухих, с осени были заготовлены. К вечеру везет хворосту воз. Во дворе сбросил, а внизу миткаль.
— Опять Березовый хозяин ничего не заметил.
— Откуда миткали? — спросила жена.
Он ей на ухо шепнул, смертной клятвой заказал другим рассказывать.
Повезли они с Герасимом товары на базар. У Петра на возу вдвое больше. Герасим головой покачивает:
— Откуда ты, Петр, взял с эстолько?
Петр глазом не моргнул:
— А все оттуда. Баба с девкой ночи напролет ткали. Вот и подбавили.
Ну, подбавили, так подбавили, а Герасиму что?
На базар приехали и узнали там про несчастье. Чужеземцы на нашу землю войной пошли.
Вернулись мужики, миткалей не продали.
А война — дальше, больше. Враги все пожгли. И нашего края часть захватили. Как раз в то село заползли, где Петр и Герасим жили. Герасим видит — дело плохо: с чужеземцами мириться никак нельзя. Выбрал ночку потемнее, взял краюху хлеба в мешок, топор за пояс да в тот самый березняк и подался, где, было время, миткали сматывали. Много там мужиков скопилось. Улучат момент, как едут эти чужеземцы по селам чужие сундуки проверять, и тут как тут — с топорами да с вилами. Немало наши-то в те поры незваных гостей уложили.
А Петр в селе остался, не захотел с Герасимом итти. И додумался Петр свой миткаль чужеземцам-солдатам сбывать — выгодно оказалось: оборваны, ни портянок на ногах, ни рубашек на плечах. Петру главно прибыль была бы, палку железную готов зубами грызть, только бы в богатстве жить. Да недолго ему побазарить привелось. Однова подстерегли мужички в лесу целый обоз чужеземцев, приняли их в топоры и всех на месте в березнячке и положили. Глядят — на всех чужеземцах белые миткалевые рубашки. И миткаль чудесный. Герасим сразу понял, откуда этот миткаль. Призадумался он. И в ум брать не хочется, что Петр с чужеземцами торг завел.
Тут выходит из березнячка дедок, знакомый Герасима, глянул на чужеземцев и сказал Герасиму:
— Зачем эти шли, то и получили. А одевать их в нашу одёжку не след. Весь мой миткаль осквернили.
Опечалился Березовый хозяин и пошел в лес, словно гору на плечах понес.
Как очистили землю от врагов, вернулся Герасим домой. В народе слух нехороший: кто-то-де с чужеземцами в спайке был, наши ивановские миткали им сбывал. На Петра кивают. Потянули его к дознанью. Он показывает рубашку с убитого иноземца и говорит судье: