Серебряная свадьба
Шрифт:
О л я. Да разве они ценят! Если бы жена так за ним ухаживала, он бы пылинки с нее сдувал. А мать — это естественно. Витька, еще студентом, как-то мне сказал, я ему пожаловалась, что трудно мне, а он: «Так это же твоя профессия!» У плиты стоять — это, оказывается, моя профессия!
Д а ш а. Il est tr`es dommage, mais… [19] Но избаловала ты их. Избаловала!
О л я. Тебе — жаль! А вообще-то какая мне еще радость, как не им угождать?
Д а ш а. А они и привыкли, что у матери все самое вкусное! Да самый сладенький кусочек!
19
Мне
О л я. Я тебе — совсем забыла! — телятинки на рынке купила. Такие два хороших кусочка попались.
Д а ш а. Да куда мне! Я и сготовить-то как следует не сумею!
О л я. Ой… телефон, кажется… (Поднимает трубку.) Михаила Арсеньевича? А кто его спрашивает? Нет, его нет дома… Неизвестно, когда будет… Вы лучше завтра к вечеру позвоните. (Кладет трубку.)
Д а ш а. Женщина?
О л я. А кто — не говорит!
Д а ш а. Она? С сыном которая?
О л я. Нет, молоденький такой голос. Кажется, в театре работает.
Д а ш а. Ну, а актриса — это тоже…
О л я. Все лучше, чем старая грымза.
Д а ш а (улыбнулась). Оля! Что за facon de parler? [20] А мы с тобой спрашивали родителей, когда замуж выскакивали?
О л я. В то время родителям не до нас было.
Д а ш а. Очень даже — до нас! И очень старики за нас переживали. Только вида не показывали. Боялись испортить нам жизнь. А мы теперь все знаем — на ком жениться! Когда разводиться!
20
Манера выражаться (франц.).
О л я. Когда ты за Агнивцева выскочила, ты же отца не послушалась!
Д а ш а. И дура была! Врун он был! Трус! Чего только не плел. Что он и на красных работает. И на английскую разведку…
О л я. И все-таки ты любила его?
Д а ш а. Что ты понимаешь в любви!
О л я. Я не понимаю?
Д а ш а. Не-а…
О л я. Почему?
Д а ш а. Ты же, в общем, и не любила никогда. Как следует!
О л я. Я не любила?
Д а ш а. Скажешь, Арсения Васильевича любила?
О л я. По-своему, да любила!
Д а ш а (махнула рукой). Вот именно — по-своему!
О л я. Да если бы не Арсений Васильевич! Ни Витьке, ни тебе… И мне не выжить!
Д а ш а. Да кто же против Арсения Васильевича? Только мы о другом! О любви говорим!
О л я. Хорошо… А Митю Кулева? Не любила?
Д а ш а. Кулев? Да…
О л я (горячо). Уж какой он-то был человек! Ведь он же меня в Москву в двадцать шестом году привез. Какой-то совершенно — вне жизни человек! Только самолеты у него на уме. Как с утра убежит в свой ЦАГИ, так дни пропадает, домой не возвращается. И придет — весь в масле машинном, в бензине… «Оленька, давай мыться. И за стол!» Веселый всегда. И все про свои самолеты рассказывает. Друзей приводил. А ты знаешь, Королев-то… этот Главный конструктор, он же его приятель был. Сколько раз у нас бывал. Я как королевский портрет увидела, сразу вспомнила. Тогда-то они все молодые были… Ну, самое начало тридцатых!
Д а ш а. Давай лучше не будем вспоминать…. ma ch'erie! [21] А то тебе плохо станет!
О л я (ничего не слыша). Ой, Дашенька, Дашенька… До сих пор у меня все перед глазами стоит. Я же тогда на аэродроме была. Самолет-то Митя свой построил наконец. Государственная комиссия приняла. Решили они всемером — начальник цеха, второй конструктор и еще кто-то — прокатиться. Митя все меня звал, а я что-то опаздывала. Они меня не стали ждать. Я когда приехала на аэродром, они уже в воздухе были. Смотрю — самолет-то кружит, кружит, а сесть не может. Бензин кончался, и низко слишком. Это потом мне объяснили. Еще раз пошел на посадку. И прямо на моих глазах… Взрыв! Только воронка глубокая… А больше ничего не помню!
21
Моя дорогая (франц.).
Д а ш а (настороженно смотрит на сестру. Пауза). Да-а… Большой был бы человек.
О л я. Он и тогда был большой человек.
Д а ш а. Я и говорю. Тогда авиаконструктор — редкость была.
О л я. Они и сейчас — редкость.
Д а ш а. Правильно. А тогда только Туполев да Ильюшин…
О л я. Туполев и доверил ему первый самолет, самостоятельный. Потом он в серию пошел. Тогда случайность была…
Д а ш а. Мог бы сам не летать.
О л я. А он всегда сам летал.
Д а ш а. Хороший был человек.
О л я. А мне всегда в жизни хорошие люди попадались. Что Митя Кулев. Что Арсений Васильевич. Да и в молодости никто не обидел.
Д а ш а. Тебя нельзя было обидеть. Я же помню…
О л я. Почему?
Д а ш а. У тебя такая святая наивность на лице была написана. Что надо было зверем быть! Вот Кулев и не устоял перед твоей невинностью! (Смеется.) Mademoiselle innocente vous savez [22] . Юная, зеленая…
22
Невинная девочка, знаете ли! (франц.)
О л я. Конечно. Он меня любил.
Д а ш а. Именно — он любил. Он! Ты просто увлеклась… Красивый, веселый, яркий человек! А что ты до этого видала? Пишбарышня из провинции. Из подозрительной семьи! Ценного-то за тобой что? Чистота одна да дворянское воспитание!
О л я. Ты уже меня совсем-то дурочкой не выставляй!
Д а ш а. Почему же дурочкой? Просто тебя отец еще долго от жизни спасал. И старался не дать тебе увидеть жизнь такой, как она есть.
О л я. Не понимаю… Почему родная сестра…
Д а ш а. Чего ты горячишься?
О л я. Почему родная сестра всю жизнь пытается меня уверить, что никто никого?.. Что никто меня, что я?! Ты знаешь, я тебя когда-нибудь возненавижу! Честное слово…
Д а ш а. Если за семьдесят лет не возненавидела — теперь уже не страшно!
О л я. Нет, страшно!
Д а ш а. Что с тобой?
О л я. Ты не представляешь себе, какая я в гневе!
Д а ш а (опешила). Какая?
О л я. Не знаю! Буйная! Когда с тобой это все случилось, надо же было с Виктором что-то решать. А в те годы усыновить ребенка врагов народа? Это ведь только Арсений Васильевич с его благородством…