Серый туман
Шрифт:
Треморов замолчал и начал барабанить пальцам по столу.
– Скажите, шеф, а что нам с закупками зерна в Сахаре делать?
– осторожно проговорил Дровосеков.
– Хлеба на складах и до весны не хватит, а урожая раньше лета не предвидится. Я думал…
– Много думаешь, - резко оборвал его Треморов.
– Здесь думать мне положено, а ты выполняй, что сказано. Хорошо выполнишь - молодец, будет тебе пряник, будет и свисток. Плохо выполнишь - кроме себя винить окажется некого!
Что за идиот!
– промелькнула в голове мысль с тонким привкусом досады. Мало ли что ты думаешь! Я вон тоже много чего думаю, но языком треплю куда меньше. Нет, уходит старая гвардия, уходит, а молодежь нынче тупая, ни хитрости, ни сообразительности. Видно, рано еще Шварцмана задвигать, тот хоть и сдал заметно в последнее время - чтоб этим Хранителям ногу сломать в подворотне!
– но все еще полезен.
Треморов сделал вид, что задумался. Потом махнул рукой.
– Впрочем, ладно, думаю, тебе тоже знать не повредит, - он изобразил на своем лице значительность.
– Ты с Хранителями общался?
Это был даже не вопрос, а утверждение, но Дровосеков поспешил на всякий случай кивнуть в знак согласия.
– Вот именно, разговаривал, но толком ничего не так и не выяснил, по глазам вижу, - Треморов поморщился.
– Слышишь звон, как говорится… Ладно, вот они-то нас и выручат. Они обещали помочь с выборами. Хранители, конечно, гнилые людишки, все про благо народа толкуют, совсем как революционеры пятьдесят лет назад. Хоть книжку с них пиши, - он ехидно улыбнулся.
– Но уж если что-то обещали, то сделают в лучшем виде, не сомневайся. Так что и выборы у нас случатся, и демократически избранный през… тьфу, Нарпред в моем лице. А там и кредиты снова пойдут. В общем, не забивай себе голову. Иди.
Дровосеков с готовностью кивнул, вскочил навытяжку и почти уже отдал честь, но, видно, спохватился, что без головного убора. Развернувшись на каблуках, он отчеканил шаг к двери и уже ухватился за ручку, когда вкрадчивый голос Треморова остановил его:
– Скажи-ка мне, друг милый, что это за новость у нас такая - АНД? Может, слышал случайно? Краешком уха так?
Директор Общественных Дел замер на месте ледяной статуей. Он почувствовал, что по спине ползет струйка пота. Неужто Шварцман успел настучать? Ну точно, Шварман. Больше некому.
– Антинаркотические дружины… - Треморов покатал слова на языке, словно смакуя на вкус.
– Хороший у нас народ. Сознательный. Государство вот, видишь, не торопится проблему решить, так простые люди сами проявляют инициативу. Берут, так сказать, быка за рога. Раз - и вот уже у нас стихийные боевые отряды. Два - и они решительно громят мерзкие притоны и забивают ногами уличных торговцев… Здорово, да?
– Шеф, я… - судорожно забормотал Дуболом.
– Они только что появились! Только в двух городах - Моколе и Стании! Я еще не успел ничего…
– А может, и не надо успевать?
– голос Народного председателя, казалось, источал мед.
– Может, они действительно сами управятся? Глядишь, и вычистят заразу. Одним махом, так сказать. А ты нам тогда и вовсе не понадобишься. Упраздним одним махом и криминальную полицию, и Общественные Дела. Зачем они? Простые люди и так неплохо справляются. В истинно народных традициях, так сказать.
– Нет, шеф! Не надо! Я их за глотку возьму, вот увидите! Недели не пройдет, как всех к ногтю!…
– Кретин!
– рявкнул Треморов, уже не сдерживаясь.
– Осел! Олух новорожденный! Как, по-твоему, это будет выглядеть? Органы Общественных Дел разгоняют народные дружины, защищая уличных торговцев наркотиками? Совсем умом тронулся?
– Народный председатель шумно выдохнул, успокаиваясь.
– Мне плевать, что подумают наши овцы. Плевать, о чем они начнут шептаться по кухням. Но далеко не плевать, что скажет по этому поводу Сахара. Если Маронго прочухает, что мы кормим их бандитские семьи, не видать нам не то что кредитов - горсти песка из пустыни!
– И что же делать, шеф?… - Дровосеков почувствовал, что у него дрожат пальцы, и поспешно сжал кулаки.
– Наши планы…
– Планы остаются. Но запомни: я хочу чтобы овцы на самом деле стали овцами. Чтобы они сидели на игле, на дозе, на колесах, как угодно! Чтобы они думали только о том, как вернутся домой к своей заначке, а не о пустых магазинах и прогнившей канализации! И ты, дружок, придумаешь, как по-тихому прикрыть самодеятельность с дружинами. А не придумаешь или устроишь публичный скандал - сотру в пыль. Понял? Тогда свободен.
Оставшись в кабинете в одиночестве, Народный Председатель задумчиво докурил сигарету, глядя в потолок и о чем-то размышляя. Затем, не глядя, он ткнул рукой куда-то в бок. В тишине прозвучал негромкий, но звучный аккорд, и приятный женский голос проговорил:
– Добрый день, Александр Владиславович. Центральный пульт Хранителей подготовил запрошенные вами отчеты по экономике и внешнеполитической ситуации. Десять минут назад они переданы вашей секретарше. Сводка настроения граждан Ростании в процессе подготовки, ориентировочно будет готова через час. Можем ли мы сделать для вас что-то еще?
Кабинет казался огромным и пустым, как зимний санаторий. Тишина давила на затылок, будто стремясь раздавить и без того раскалывающуюся голову. Начальник канцелярии нехотя полез во внутренний карман пиджака, извлек стеклянную трубочку и сунул под язык крохотную белую таблетку. Несколько секунд спустя боль отступила, но тишина навалилась еще сильнее.
Поток воздуха от вентилятора слегка колебал разложенные на столе бумаги. Шварцам еще раз скользнул по ним мутным взглядом. Расшифровки стенограмм и магнитофонных записей допросов. Отчеты наружной слежки. Графики движения поездов и грузовиков. Статистические сводки из больниц и диспансеров… Он прикрыл глаза и снова увидел серый чужой мир, как его передавал гравизор на машине Хранителей. Плоский, словно картонный, силуэт разгружающегося сухогруза, и в трюме - подсвеченный красным параллелепипед контейнера. Большого, вызывающе большого контейнера с таким маленьким неприметным пакетом внутри… Если только Хранитель не соврал… но зачем?
Его палец пополз по строчкам отчета. Корявый почерк агента - наверное, матроса или грузчика - плохо разбирался в тусклом свете настольной лампы. Но Шварцман уже успел выучить текст почти наизусть. "Приехали одэшники на бальшой черной машине сказали не ставить контейнер в штабель, что мы казлы и пошли атсюда, патом приехал грузовик одэшники погрузили контейнер, все уехали". Рядом - другой отчет. Мелкий бисерный почерк человека, явно привыкшего писать. "Грузовик, забравший контейнер, обнаружен по номеру. Приписан ко второй транспортной колонне. Водитель Штепа Франк Генрихович, будучи ненавязчиво приглашенным в пивную, в доверительном разговоре сообщил, что получил приказ взять машину и ехать с капитаном Общественных Дел (идентифицирован как Круль Михаил Джамалевич, заместитель командира спецчасти номер семь) непосредственно от директора автоколонны…". И еще один лист на машинке - оригинал, знал Шварцман, измят и перепачкан до нечитаемости, в последний момент выброшенный мертвым сейчас агентом в придорожную канаву. "Колесный грузовик "Брус-7", ном. заляпан грязью, вроде 15-32 АЯ, 02:08 ночи, в кабине двое. 02:10, еще машина, "Пихта" 2 мод., номер не видно, антиграв в рассинхр., жужжит, стекла темные, идет в 100 м. за грузовиком. Следую за машиной…".
Отчеты. Справки. Графики. Сводки. Сотни людей по всей стране по крупицам собирали информацию, не зная, зачем и для кого. По нитям гигантской паутины тайной полиции эти капли стекались в аналитический центр, скромно носивший название канцелярии Народного председателя. И он, Шварцман, - гигантский паук в центре этой паутины. Серый. Малоизвестный. И могущественный. Возможно, даже могущественнее самого Народного Председателя.
Почти три десятилетия он оставался верным другом, а потом и соратником пареньку из детдома, с которым судьба свела его в отрочестве. Заморышу с голодным взглядом тогда, могучему изворотливому Народному Председателю сегодня. Страна развивалась, росла, ученые открывали законы природы, а рабочие плавили сталь, из которой потом делали мощные танки. О да, его заслуга в том, что страна процветала, немалая. И, конечно, приходилось избавляться от горластой, но пустой мелюзги, что-то кричавшей по грядущую катастрофу, деградацию промышленности, умирающую деревню, и вообще пользовавшейся временными затруднениями, чтобы обратить на себя внимание. С такими разговор был короткий. Или срок за тунеядство, или психиатрическое обследование правильными врачами, или суд за мужеложество… Кому-то давали и уголовные статьи, если позволяла должность или находился повод. Но по пустякам, конечно, не зверствовали. Каждый человек мнит себя пупом земли, и если за это отрывать головы, придется отрывать их всем. Пусть себе мнят, но только тихо, про себя. На кухне или в узком кружке таких же пустоголовых интеллигентов. Редко, очень редко приходилось идти на крайние меры, и все было к лучшему. К процветанию страны. А сколько удовольствия начальник канцелярии получал, когда удавалось зацепить настоящую банду - убийц, насильников, воров! Интеллигентишки хотя бы полагали, что пытаются помочь стране. Эти же внаглую рвали ее на куски, и их чаще всего живыми не брали. Без разбору - сам воровал или только на стреме стоял. Временные трудности на то и временные, что никогда не ослабляют организм по-настоящему. А паразитирующие на нем в момент недомогания простейшие рано или поздно окажутся уничтоженными иммунной системой.