Сестра Моника
Шрифт:
– Дурочка! Что тебе пришло в голову, неужели ты меня так плохо знаешь?
– Ах, - вздохнула Каролина, наклонилась еще ниже и, целуя полковнику руку, оттопырила зад.
– Тьфу! Стыдись, Каролина! Не заставляй меня думать, будто у тебя совсем нет совести, ведь подобная поза редко свидетельствует о чем-то другом. Теперь же, в наказание за то, что ты так во мне ошиблась, покажи-ка мне свои ягодицы.
– Ах, милостивый господин!
– пролепетала Каролина; но мой отец встал с места, взял девушку, уложил ее на кушетку и задрал ее юбки и исподнее.
–
– сказал, отводя взгляд, мой отец, возбужденный выпуклыми прелестями Каролины.
– Но я не должен созерцать эту красоту, дабы ты не разочаровалась ни во мне, ни в себе.
С этим словами он опустил исподнее на положенное место, накрыл его юбками и аккуратно все расправил.
Линхен пылала.
– Скажи-ка мне, Линхен, что же наша Мальхен по-прежнему шаловлива?
(Вы же знаете, сестры, что меня назвали Мальхен!)
– Все так же, милостивый господин! И, думаю, в этом ее счастье, а то бы была она, как я в ее годы - задумчивой... рассеянной... и...
– тут Линхен запнулась.
– То есть ты считаешь, что озорство не следует наказывать?
– Нет, милостивый господин! Впрочем, и девушек моего сорта не стоит наказывать. Лишь раз мне в школе всыпали розог, но я и по сей день помню, как мне потом было плохо.
– Значит после того наказания ты не стала лучше?
– Нет, ни на чуточку!
– Странно.
– В тот раз со мной наказали еще двух парней; из-за их неосмотрительности в сарае при господском замке случился пожар, а я была с ними, и каким бы добрым не был господин фон Фламминг, он не захотел оставить наш проступок безнаказанным, чтобы в следующий раз из-за подобной нерадивости не случилось какого-нибудь большего несчастья. Я первой получала наказание, меня уложили на школьную скамью, и я вытерпела тридцать ударов розгами по голому заду.
– Бедная девочка!
– воскликнул мой отец и запустил стоявшей перед ним Каролине руку под юбки.
– Потом подошла очередь тех парней, Хельфрида с Хейльвертом, мне было их очень жалко, особенно Хельфрида, с которым теперь, увы! меня разлучила смерть.
– На ее глазах заблестели слезы.
– Сначала на скамье растянули Хейльверта, и, когда с него стянули штаны и задрали ему рубаху, я чуть не лишилась чувств и забыла про боль, и думала лишь о том, сколько же ему, бедняжке, придется вытерпеть...
Полковник задрал ей юбки и исподнее и просунул ей руку между ног. И тут, распахнув двери, в комнату с букетом цветов для отца влетела я - я успела увидеть голые ноги Каролины и руку моего отца между ними. Отец быстро опустил платье Линхен и вскочил.
– Что ты принесла, Мальхен?
– смущенно воскликнул он.
Я подбежала к нему, отдала букет и поцеловала его руку. Отец прошептал Каролине, чтобы она связала новые розги.
– Ой, милостивый господин! Неужели для меня?
– наивно отвечала та.
Отец рассмеялся и громко сказал:
– Ты слишком жалостлива, иди и выполняй, что приказано.
Каролина ушла, а отец взял меня за руку и повел к отцу Гервасию.
– Господин
Брат Гервасий подобострастно раскланялся, и мне нашлось, чем заняться.
Эти занятия приносили мне немало радости, я еще расскажу, что мне преподавали во время этих уроков, но прежде я должна закончить историю своих родителей, то, что мне поведала мать.
Не успел мой отец вернуться в комнату, как появилась мать в белом атласном платье.
– Ага!
– воскликнул отец, - дамы, как я погляжу, хотят сдержать данное моему другу слово и посетить остроумную госпожу фон Тифенталь?
– Если позволишь.
– Без охоты! Ты ведь знаешь, я терпеть не могу эту женщину - в ее черной душе перемешались злословие и коварство. Была б она шлюхой, я бы не имел ничего против такого характера - а так...
– Прошу тебя, друг мой! Ты к ней слишком суров.
– Отнюдь, Луиза! Я-то знаю всю подноготную ее гнусной души...
Тут появилась Каролина с розгами...
Мать побледнела.
– Ты же не собираешься?..
– спросила она, смутившись...
– Собираюсь!
– Произнеся это, отец подошел к дверям и запер их на ключ.
Каролина не могла сдвинуться с места и лишь дрожала; полковник же взял у нее розги и велел ей поставить к окну скамеечку. Под окнами проходил парад.
– Прошу тебя, Август, не сейчас!
– Сейчас, - отрезал отец, и за окном забила барабанная дробь...
– Ты столько раз нахваливала мне грудь Линхен - теперь я хочу ее видеть.
«Что это даст», подумала моя мать, подошла к Каролине и сняла с нее нагрудную косынку. Полковник тоже подошел к девушке и стремительно сорвал с нее рубашку, так, что обнаженные груди Линхен затряслись.
– Ты и в самом деле красивое существо, Линхен!
– произнес полковник.
– Будет жаль, коли из-за моей жены ты окажешься в когтях порока.
Луиза покраснела и промолвила:
– Чего же я тебе такого сделала, Линхен, что подобные подозрения...
– Молчи, Луиза, время разговоров закончилось, пришло время наказывать и быть наказанной. Подойди сюда.
Полковник подвел обеих к окну.
– Линхен, задери госпоже платье до исподнего.
Линхен повиновалась, ее грудь колыхалась. Полковник поцеловал пышные возвышенности девушки и стянул с ног жены шелковые чулки. После этого Луиза должна была встать коленями на скамейку, облокотиться на подоконник, а Линхен было велено ее держать. Затем полковник взял розги, задрал жене исподнее и, придерживая его одной рукой, другой хлестал Луизу до тех пор, пока не увидел кровь. Лишь пару раз вскликнула Луиза; казалось, будто через боль она хотела познать наслаждение; она даже не шевельнулась, а ее ягодицы упрямо держали удары, словно... окаменели.