Сестры
Шрифт:
Женя сразу поникла. Она не знала, что ответить. У нее даже уши от стыда загорелись.
А старушка, все так же улыбаясь, неторопливо сняла пальто, развязала серый пушистый платок.
— Веди же нас, показывай свой дом. — И старушка вошла в пионерскую.
Женя бросилась наводить порядок, стала расправлять дорожку на диване.
Майя тихонько взяла ее за локоть и шопотом сказала:
— Оставь, это мы сделаем, а ты гостей занимай.
Женя и сама сообразила, что гостей полагается занимать.
— Пожалуйста, милости просим, садитесь! — Она потащила бабушку и Витю на диван.
Бабушка пожурила:
— Что это ты строишь из себя! Ты лучше нам с Виктором свой табель покажи, пусть он пример с тебя берет.
Женя не отвечала.
Подбежала Майя, схватила Витю за руку и потащила смотреть свои новые марки.
Кира засмеялась:
— Куда конь с копытом, туда и рак с клешней! — и побежала вслед за Майей.
Антонина Степановна оглядывала комнату. Красиво, чисто, уютно. Возле окна швейные машины. На этажерке аккуратно сложены вышивки, вязанье, платья, фартуки.
— Настоящий «Швейремонт»! Кто же это шьет?
— Не знаю… наши девочки, — проговорила Женя.
— А кто это вышивает? Видать, мастерица!
— Не знаю! — Женя нетерпеливо вскинула плечами.
Антонина Степановна положила вышивку на место и в раздумье опустилась на диван. Она заметила все — и Женино смущение, и как странно она себя ведет. Нет, что-то здесь неладно. Неспроста Женя такая, точно не в своей тарелке. Побледнела и даже как будто с лица спала. Уж не обидел ли кто?
— А где наша попрыгунья-стрекоза? — спросила Антонина Степановна. — Где Нина?
Женя присела на краешек дивана:
— Бабушка, я не знаю. Они все, наверное, работают в саду — делают каток.
— А почему ты в саду не работаешь?
— А я?.. — Женя покраснела. — А мне и так весело, — пробормотала она невпопад.
— Как же может быть весело, если ты ничего не делаешь? — укоризненно проговорила старушка. — Плохое веселье!
Тут вбежала Нина.
— Здравствуйте, бабуся! — закричала она. — Мне Витя сказал, что вы пришли!
Вот кому было весело! Краснощекая, смеющаяся, Нина принесла с собой неуловимый запах молодой, только что начавшейся зимы, первого снега, первого морозца. Она была в своей вязаной шапочке, похожей на красную луковицу с хвостиком. На ногах — валенки. Руки — в зеленых пушистых варежках. Она все на них посматривала — это ей сегодня Лида подарила.
Нина подбежала к Антонине Степановне и одним духом выпалила:
— Мы в саду играем! И беседка у нас не беседка, а корабль! И его льдом затерло. И он дрейфует! А я летчик, и я уже летала.
И еще оказалось, что ее ждет Маня, и другие девочки, и Лида. И она должна бежать назад, потому что ее ждут…
— Они сказали: «Возвращайся сейчас же!» — с важностью проговорила Нина.
Женя нахмурилась, заложила руки за спину и отошла к окну. Она словно не замечала Нину.
А Нина не вытерпела и тоже повернулась к окну. Женя стояла и пальцем отколупывала льдинки.
Тогда Нина обиделась. Она тоже нахмурилась, заложила руки за спину и круто повернулась.
«Батюшки мои, совсем как Женя!» — подумала Антонина Степановна.
— А покажи-ка нам, где у тебя там песчинка? Ты ведь у нас, говорят, девочка с песчинкой! — улыбаясь, старушка привлекла к себе Нину.
Нина засучила рукав и стала щупать свой покрытый ссадинами локоть.
— Вот здесь… вот тут была… — Нина оглянулась на окно. — Только она потерялась. Она, наверное, заросла.
Женя точно ничего не слыхала. «Зачем она обманывает бабушку? Как ей не стыдно!» — подумала Женя, но промолчала.
Бабушка потрогала Нинин локоть:
— Эх ты, песчинка! Ничего я не могу найти…
А Нина уже снова повернулась к Жене спиной.
— Да вы что, никак в ссоре? — поразилась бабушка.
— Нет, — сказала Женя не оборачиваясь, — я не в ссоре. Это она в ссоре.
— Я тоже не в ссоре! — сказала Нина и тоже не обернулась. — Это она со всеми в ссоре, со всеми девочками! — И, спохватившись, что ее ждут на дрейфующем корабле, Нина убежала.
— Как так, со всеми девочками в ссоре? — развела руками Антонина Степановна. — Да что ж это такое? Женя, неужто правда?
— Правда.
— Да как же так? Да как же ты одна со всей семьей поссорилась! — Антонина Степановна грузно откинулась на спинку дивана.
— Они меня обидели…
Женя подошла к дивану и начала путано объяснять. Нелегко ей было признаваться бабушке!
— Как бабу лепить или в шахматы играть, так зовут, — говорила она, перевертывая вышитую диванную подушку то на одну сторону, то на другую, — а если работать со мной, так от меня отказываются… Нина вон и то не хочет со мной уроки готовить.
Старушка долго слушала ее.
— Не нужна я им, — повторяла Женя, — со школьными делами сами управляются. И еще из списка вычеркнули… из дежурных. А в саду…
И Женя рассказала, как все девочки работали, а ей не давали, и выходило, что она только всем мешает.
— Двойку получила, — проговорила Токарева. — А все оттого, что от девочек отвернулась, особняком держишься. Сама посуди, что ж это выходит: одна ты права, а все кругом неправы? Как это говорится: вся рота не в ногу, один я в ногу! Вот и вышло: все работают, а ты баклуши бьешь. Безделье-то — самое худшее наказание. Нет, Женечка, проси прощения, да поскорей. Не то они и впрямь тебя разлюбят!
Женя и сама это понимала. Но как теперь помиришься? Столько упиралась, упиралась… Да сейчас девочки и не говорят: «Извиняйся».
И Женя молча теребила подушку.
В пионерскую прибежали девочки. Они наперебой стали звать Антонину Степановну в столовую. Они уже всё приготовили по-праздничному: сдвинули столы, накрыли их нарядной скатертью, расставили закуски — селедку, салат, грибы.
— Антонина Степановна, пойдемте!
— Нет, девочки, — сказала старушка, поднимаясь с дивана, — не до угощения сейчас. Видно, мы не вовремя пришли!