Северная река

Хэмил Пит

Я накопила почти восемьсот долларов и потрачу их на то, чтобы найти Рафаэля, вернуться с ним обратно, попробовать наконец соорудить что-то более-менее прочное или положить этому конец. Пожалуйста, прости меня за всё. Я буду любить тебя, пока жива.

Твоя дочь Грейс.

Делани сидел в старом потёртом кресле у камина, листки письма лежали на его коленях. Он представлял, как его дочь появляется из бушующей пурги, толкая перед собой двухдолларовую коляску с сыном, а за спиной её дует ветер с реки, и он подумал о её жизни и о своей и заплакал.

Он проснулся в голубом вечернем свете под причитания мальчика, который звал свою маму. Причитания чуть поутихли, прерываясь, словно запятыми, одним и тем же словом: «Мам'a».

Делани включил светильник, взял с кровати салфетку и дотронулся

до мальчика, а затем поднёс салфетку к его носу. «Дуй, – сказал он. Мальчик на мгновение замер с глазами, полными слёз и потёками от слёз на щеках. Делани показал ему пример пальцами на собственном носу. – Дуй».

Мальчик высморкался. Раз, затем другой. Потом осмотрелся вокруг в этом странном мире.

«Всё хорошо, – сказал Делани мальчику, уставившемуся на него. – Todo bien [8] ».

Мальчик выпятил нижнюю губу, собираясь заплакать, но затем, похоже, взял себя в руки. Делани ткнул себя в грудь.

– Я твой дедушка, – сказал он. И снова ткнул себя в грудь. – Дедушка.

Мальчик прошептал: «Деда».

– Правильно! – сказал Делани, улыбнувшись. – Деда.

Мальчик тоже улыбнулся.

– Деда.

Делани поднял его. «Давай-ка одеваться». Голова мальчика была у самого уха Делани.

8

Всё хорошо (исп.).

– Хвопя, деда…

– Нет, на этот раз кое-что получше, – Делани взглянул на окна, выходящие на улицу. Снег почти перестал идти. Он пощекотал малыша, и тот засмеялся. – Как насчёт спагетти?

Карлито не понимал, что значит это слово, однако они умылись, оделись и вышли вместе на улицу, где сгущался вечер. Снегопад был уже не таким сильным. Глаза мальчика расширились. Сотни ребят толкали друг друга на санках, воинственно кидались снежками, взбирались на огромные сугробы, под которыми покоились запаркованные авто. Доходный дом на углу отбрасывал длинные синие тени – эта мрачная фабрика, производящая детей, преступников и болезни. Но теперь всё это сияло в общей белизне. Тротуары полностью ушли под снег, и единственный возможный путь пролегал посредине улицы. Взрослые торопливо шагали со своими скромными авоськами с едой, пытаясь не поскользнуться, моля кидающихся снежками о временном перемирии, пока они пройдут. Карлито остановился в снегу, доходящем ему до колен, и стал наблюдать за происходящим. Потом опустился вниз и попробовал слепить снежок, но сухой холодный снег выдувало из его маленьких ручек. Он нахмурился.

– Потерпи немного, – сказал Делани, сжимая в руках свежий снег, чтобы сделать его податливее. – Смотри, как надо…

Затем он слепил снежок и отдал его Карлито.

– Теперь можешь бросать, малыш, – сказал Делани, сделав соответствующий жест. – Бросай снежок.

Карлито неуклюже запустил снежный комок левой рукой, одетой в варежку, в направлении снежной горы и довольно засмеялся. Потом захватил ещё снега в обе руки.

– Погоди, – сказал Делани. – Чуть притормози. Надо сжать и посчитать. Раз, два, три, четыре, пять – понял? – На этот раз снежок у малыша получился, он бросил его на три фута, прямо в ближний сугроб, и захлопал руками в варежках: «Се-зок! Се-зок!»

А потом Делани получил промеж лопаток. Он обернулся к банде юных снайперов – строителей укреплений и крикнул:

– Стоп! Прекратить огонь!

Его слова не смогли пробиться сквозь снег и ярость сражения. Из засады доносились колкости, Карлито выглядел встревоженным. Но Делани рассмеялся, поднял его левой рукой и посадил себе на плечи. И они поспешили удалиться с этой ничейной земли, где, впрочем, ничто не могло напомнить малышу о его маме.

Они свернули направо на Хадсон-стрит, двигаясь по широкому проспекту в южном направлении. Поездов на эстакадной дороге видно не было. Уличные фонари не горели, из чего Делани сделал вывод, что буря вызвала перебои с электричеством, отчего, в свою очередь, не работала Эл [9] и замолкла телефонная сеть. Бары и продуктовые магазины были открыты, в помещениях горели свечи, и на улице возникало ощущение вечеринки, как на улице Горация, только в десять раз больше. Не так, как на Таймс-сквер прошлой ночью, если, конечно, такое происходит на Таймс-сквер каждый Новый год. Но очень похоже. Хотя, скорее, больше напоминало Брейгеля. В нескольких итальянских

лавках, включая обувное ателье Нобилетти, на стёкла были наклеены первые страницы «Ньюс» и «Миррор», где красовался мэр Ла Гуардия, принимающий в полночь Нового года присягу. Заголовки кричали: ЭТО МЭР ФЬОРЕЛЛО [10] и ВОТ НАШ МЭР! И Делани понял, что всё ещё не прочёл газеты. Он удивился, почему это вдруг на Хадсон-стрит чествуют республиканца – в самом сердце района, который его отец называл Тамманилендом, вотчиной демократов. Конечно, причина была уникальной, поскольку Фьорелло стал первым мэром-итальянцем – спустя пятьдесят лет после того, как первые итальянцы сошли с пароходного трапа на острове Эллиса. Их называли «б/д», что означало «без документов». А теперь один из них стал мэром величайшего города Америки. Гордость племени. Однако никаких других следов политики на Хадсон-стрит видно не было. Здесь были только снег и дети. А ещё ощущение стихийного бедствия, которое всегда приводило Нью-Йорк в особый восторг. И производило впечатление на самых юных, которые потом будут вспоминать это в трепетных снах, совсем как пурга восемьдесят восьмого года, которую припомнил Делани в это утро. А Карлито этот день, возможно, будет сниться всю оставшуюся жизнь.

9

Местное название надземки, городской эстакадной дороги. – Прим. пер.

10

Fiorello – цветочек (итал.).

Они наконец добрались до ресторана «Анджела» ровно в тот момент, когда на западной части улицы снова включили электричество. Это вызвало радостные вопли и усиление обстрела снежками, и Делани спустил малыша с плеч и поторопил его зайти внутрь ресторана. Подумал: «Вот чёрт, Грейс, ты должна была бы быть здесь, с нами. Ты должна прошептать что-то на ушко своему сынку. Этому милому сбитому с толку мальчишке, которого ты оставила в моих неумелых руках. Чёрт бы тебя побрал».

За столиками сидела дюжина посетителей – пары, компании по четверо, некоторые из них как раз задували запасные свечи, поскольку восстановленное электричество добралось до «Анджелы». Зал заполняли ароматы чеснока и масла, и где-то сзади, у кухни, внезапно заиграло радио, передававшее итальянскую музыку. За одним из столиков в углу четверо политиков-демократов хмуро уставились в тарелки со спагетти, один из них курил сигарету, не прерывая трапезы. Делани попытался вспомнить имя того, кто выглядел как главный. Он теперь судья. Друг отца. С прошлой полуночи республиканцы и этот проклятый Ла Гуардия завладели мэрией, и мир этих политиков перевернулся вверх дном. Каждый из них кивнул Делани, и все с любопытством глянули на Карлито.

В другом углу сидел Ноко Кармоди, его чёрный котелок возвышался над ирландской физиономией, словно отлитой из розового бетона. С ним было ещё трое профсоюзных деятелей пониже рангом. Делани отсалютовал Ноко, приложив пальцы к своей профсоюзной кепке, и глаза того просветлели. Он улыбнулся, держа в руке вилку с намотанными на неё спагетти, и выставил вверх большой палец свободной руки, жестом показав: надо поговорить. Они были знакомы ещё со школы, а прошлым летом Делани спас его жену от перитонита, когда у неё разорвало аппендикс. Он вдруг осознал, что половина всех присутствующих уже бывала у него на приёме в то или иное время.

Затем сзади возникла громадная улыбающаяся женщина, подошедшая, чтобы поприветствовать его; на ней был толстый слой косметики, а в мочки ушей были продеты золотые гвоздики, на которых болтались золотые кольца. Груди у неё были громадных размеров, а верхняя пуговица блузки была расстёгнута, выставляя напоказ ложбинку между ними. Оливкового цвета кожа была покрыта мелкими капельками пота от кухонного жара. Её широкий белый передник был завязан за спиной.

– Анджела, с Новым годом! – сказал Делани.

– И вас тоже, Док, – сказала женщина шершавым от табака голосом. – А кто эта маленькая кинозвезда?

– Мой внук. Он поживёт у меня немного.

– Немного – это сколько? – спросила она мягко и бросила на Делани взгляд, говорящий: это должно принести трудности и неприятности.

Делани пожал плечами. «Пока не знаю».

Анджела кивнула, вздохнула и отвела их за небольшой столик в углу, где Делани повесил драповую куртку мальчика на стенной крючок, а сверху приладил своё пальто и кепку.