Северские земли
Шрифт:
Здесь он перешёл в православие и объявил Литву православным государством, которую "латиняне" хотят отторгнуть от истинной веры. Русская элита ликовала, литовская элита без особых проблем перекрестилась - они и католиками всего ничего успели побыть, ну а население и без того на 80% было православным. А вот религиозный характер "замятни" привёл к тому, что в войну вступили все восточные русские великие княжества - Московское, Тверское, Рязанское в комплекте с Псковской республикой, а не имевший собственной армии, но очень богатенький Господин Великий Новгород выделил изрядную
В итоге поляки были вынуждены заключить мир на условиях "статус-кво", а православная Литва, наряду с Москвой, стала одним из центров притяжения русских земель.
Ну а после того как турки-османы взяли Константинополь, и Византийская империя исчезла с карты мира, Царство Московское и Царство Литовское стали единственными независимыми православными государствами в мире.
В нашем мире Россия с рождения была государством-сиротой. Пронзительное и беспросветное одиночество стало её родовой травмой, определившей очень многое – от мироощущения русских до системы государственной власти в нашей стране.
Но в этом мире родились близнецы. Безусловно, вечные соперницы, но при этом сёстры, никогда не забывавшие о своём кровном родстве и часто встававшие спина к спине против старых врагов.
Именно поэтому смута после Грозного и пресечения династии здесь была, а вот Смутного времени не случилось. Не было этой страшной беды, едва не стёршей Царство Московское с лица земли. Именно потому, что когда погреть руки на чужой беде в Московию полезли поляки и шведы, Царство Литовское немедленно заявило о поддержке законно избранного царя Василия Шуйского и вступило в войну союзником Московского царства.
В итоге теперь в Москве уже почти 200 лет правит династия рюриковичей Шуйских, а на троне в Вильно сидят гедиминовичи Чарторыйские.
В этом занятном мире и предстояло обживаться взрослеющему Ждану…
Глава 25. «Любил вино до черта, но трезв бывал порой…»
Ждан давно уже понял, что не только комфортно обжиться, но и элементарно выжить в этом новом мире ему будет непросто – ещё первые месяцы жизни надёжно избавили его от иллюзий.
Удивительно, но и отец Алексий тоже как будто был в этом убеждён. По крайней мере, жизнь Ждан вёл очень странную, совсем непохожую на жизнь других деревенских мальчишек. Тех батюшка учил читать, писать, да началам арифметики – и не более того. Воспитанника же своего он натаскивал во всех науках та, как будто к сдаче ЕГЭ готовил. И если бы этим всё ограничивалось!
Физическому развитию уделялось ничуть не меньшее внимание. Когда все мальчишки ватагой отправлялись на реку ловить раков или в лес за ягодами, Ждан бегал по 3 круга вокруг деревни, десять раз перепрыгивал через невысокий плетень вокруг дома священника и 25 раз приседал и небольшим камнем на плечах. Через пару лет, когда всем ровесникам строгие родители уже сказали: «Довольно, Ванюша, гулял ты немало» и отправили их трудиться по хозяйству, Ждан по-прежнему бегал, прыгал и приседал. Вот только бегал он уже не вокруг деревни, а по лесу до кордона и обратно, причём с материным коромыслом, на которое были подвешены два неполных ведра воды. Через плетень мальчик теперь прыгал сотню раз, причём исключительно «рыбкой», с последующим кувырком и вскакиванием на ноги, а вес камня для приседаний давно перевалил за пуд.
И кличка у него в деревне была – Глебка-прыгни.
Батюшка гонял воспитанника не просто активно – ожесточённо. Помнится, в прошлой жизни юные спортсмены-разрядники, угодившие в больницу, любили стращать местных обитателей рассказами по две тренировки в день пять раз в неделю. У Глеба же тренировка была всё время бодрствования – с перерывом на обед и уроки. Он крайне редко играл с другими детьми, вообще не помогал матери, ничего не делал по дому…
Он спал, ел, учился и тренировался.
И всё.
Причём нагрузка постоянно была предельной – отец Алексий всегда очень внимательно контролировал его состояние и не позволял надорваться. Но и расслабиться не разрешал ни на минуту, он всегда идеально выдерживал баланс между «сейчас сдохну» и «ну хоть минутку передохну». Из Ждана как будто чемпиона готовили, и самое удивительное – никто в деревне этому не удивлялся.
Мальчик долго не мог понять причины такого равнодушия, пока однажды не подслушал случайно разговор двух деревенских мужиков, загрузивших старосте подводу, да пригревшихся на весеннем солнышке:
– Чо-та Глебка-прыгни сегодня не бегает…
– Забегает, погодь маленька. Чем ему ещё заниматься-та? Анфиска-то, бают, его от дворянина нагуляла, а ублюдков-та смысла нет к хрестиянскому делу приставлять, про то все знают.
– Эт-та да. Не даст ему кровь в поле трудиться, как всем честным людям. Двенадцать годков стукнет – и або к князю во двор забреют, сначала в боевые холопы, а потом на Сечь бессрочно. Або сам, не дожидаясь, в бега подастся, ежли Дар раньше откроется. А тогда понятно что – старосту нашего выпорют, что упустил, ну а пацану дорога одна – в леса, да в разбойники.
– Жалко его даже чо-та. Пацан-то вроде неплохой, вечно добро всем делать старается, аки блаженный какой.
– Ну эт отец Ляксей, небось, таким яво воспитал. Известно дело – поп. – и мужик длинно сплюнул.
– Попы – они завсегда про прощение и благодать гундят. Ну ничо, в боевых холопах, бают, жизнь такая, что блаженство энто с Прыгни за пару дней выбьют.
– Ты отца Ляксея не трожь! – заспорил первый мужик. – Отец Ляксей – правильный поп. Вон до него у нас поп был, ты его и не помнишь, небось, пацаном ещё был.
– Чо эт не помню? – обиделся собеседник. – Всё я помню – отец Илья его звали. Он ещё всё пил, как не в себя. Нажрётся до зелёных чертей, выскочит во двор простоволосый, без скуфейки[1] – и ну вилами навозными в воздух тыкать. Мы пацанами со всей деревни сбегались смотреть. А он ещё кричит так жалобно: «Кыш! Кыш, бесы! Не хочу в Ад, не дамся! Кыш, люциферово воинство! Врёшь, не возьмёшь!!!» - и всё вилами тычет, да быстро так! Умора!
[1] Скуфейка - у православного духовенства: остроконечная бархатная чёрная или фиолетовая мягкая шапочка.