Северские земли
Шрифт:
Они оба остановились и посмотрели Борзого, который, заметив к себе внимание, срочно состроил самую жалостливую морду из серии «А не пора ли нам, мужики, на привал да по овсу?».
– Но то у зверей. А у людей раньше ублюдками называли просто полукровок –полу-русского, полу-татарина там, или наполовину поляка, наполовину немца. Но когда Дар пришёл, так стали называть людей, которые Даром владеют не по праву. Известное дело – боярин какой своим крестьянкам детей настругает, а у отпрысков, глядишь, и Дар проснётся. Вот у таких-то людей, Глебка, самая поганая жизнь.
– Почему? – спросил Ждан, но прозвучало это глуповато.
– Нешто не понял? – грустно улыбнулся
Объявился тогда такой Ванька Болотников. Силён мужик был, ничего не скажешь. Он из холопов князя Телятевского, от него же, видать, и Дар унаследовал. Какой Дар – не ведаю, каждый хронист свое талдычит, а это первый признак, что правды никто не знает. От папеньки своего непризнанного Ванька этот сбёг, слонялся по Руси, разбойничал. Потом ему скрываться надоело, на Засечную Черту ушёл, там никогда особо народ не проверяли – с татарами бьётся лихо, и ладно! Но не повезло Ваньке - к татарам в плен попал, а те его туркам продали. Стал Ванька галерным рабом, к веслу прикованным. Грёб-то он грёб, лет пять, бают, грёб, но как однажды турки с немецкими кораблями в драке сцепились – поднял всех рабов на галере. Сам лично, говорят, цепями надсмотрщику голову разбил, как арбуз переспелый. Немцы, как галеру захватили, цепи с них поснимали, и жил наш Ванька в самой Венеции, на немецком торговом подворье Фондако деи Тедески.
А как про смуту на Руси слухи до него дошли – удрал домой через немецкие и польские земли и восстание поднял[2].
[2] Биография Ивана Болотникова, за исключением Дара – подлинная.
Кричал – сделаем для ублюдков своё царство, своим умом жить будем и никому кланяться не станем. И сбегались к этому Ваньке-освободителю, Глебка, ублюдки со всех краёв – и с Москвы, и с Литвы, и с Польши, и с Молдавии, и татары ордынские, и даже турецкая сотня у него, говорят, была.
Еле задавили их тогда, кровью умылись преобильно. Самого Ваньку, говорят, после разгрома уж в Каргополе поймали. Но никуда возить уже не стали – сперва очи вынули, а потом связанного в прорубь ногами вперёд спустили.
С тех пор жёстко стало – всех ублюдков сразу после получения Дара в боевые холопы верстают. И никаких исключений. Там сперва бою учат, а потом – на юг, супротив татар биться. А оттуда уже без возврату. А чтобы бунта не повторилась, расклад ненарушаемый – на сотню боевых холопов три сотни дворян, не меньше. Ох и ненавидят они друг друга… Своими глазами видел, когда на Черте бывал. Не дай бог полыхнёт где-то – они нас, дворян, резать с исступлением будут, зубами рвать начнут. Но только не дойдёт до этого, нового Болотникова не допустят. Учёные уже все, говорю же – во всех государствах одно и то же. Да и год от года всё меньше их. Оно и понятно – кто же своим детям, пущай и незаконным, такую долю пожелает?
Возникло неловкое молчание, которое священник прервал торопливым замечанием:
– Кстати, если вдруг – не вздумай ублюдка ублюдком назвать. Для них это оскорбление, которое только кровью смыть можно.
– А как же мне их называть? – с удивлением спросил Ждан.
– Они друг друга промеж себя «тумаками[3]» кличут. А те же воеводы дворянские на юге, чтобы не злить, обычно «полукровками» обращаются.
[3] Тумак – незаконнорожденный, старорусский синоним бастарда.
– Понятно. – кивнул Глеб.
– А зачем они объявляются-то? Можно же просто не сказать про Дар, и жить себе обычной жизнью.
– Можно и не сказать, - согласился священник. – Многие так и делают, в боевые холопы не идут, а живут на Руси, бегая постоянно. Только обычной жизнью жить не получится, и все, кто бегает, так или иначе с разбойной жизнью да воровской долей повязаны.
И, увидев удивлённые глаза Ждана, мягко пояснил:
– Спрятать-то Дар нельзя. Почти половина умственных Даров позволяет у других Дар видеть. Вот у меня, например, Дар – Познание. Я не то что Дар у человека вижу – я тебе сразу скажу, какой у человека Дар, какого уровня и какие ветки он развивает. А Дар у меня не редкий, Познание много кому выпадает. Как ты думаешь, зачем нас, попов, книги троечасиные заполнять заставили, а старост – сказки писать? Из-за них, из-за ублюдков. Раз в три года – специальные государевы люди по деревням да городам объезжают, всех по книгам проверят – не затесался ли кто. А один из проверяющих всегда – неприметный человечек с Даром. Всех детишек посмотрит, никого не пропустит. Да ты помнишь – они у нас пару лет назад были, и про тебя давно уже доложено. В городах - так вообще патрули ходят. Хотя, конечно, люди есть люди, они везде дырки найдут и проскользнуть сумеют. Бардак, как и везде на Руси-матушке, и в городах ублюдков хватает. Но уж точно - не столько, чтобы новый Ванька Болотников выскочил.
Пока священник говорил, Ждан наконец-то решился задать главный вопрос:
– Отец Алексей, я – ублюдок?
Батюшка грустно посмотрел на воспитанника и ответил:
– Это уже третий вопрос. Ответа не будет.
Глава 27. «Много разбойники пролили крови честных христиан…»
Ждан грустно вздохнул – его попытка выяснить свой статус в очередной раз потерпела фиаско. Надо заметить, что он уже не первый раз разыгрывал из себя ничего не помнящего ребёнка и тиранил близких вопросами «Кто я такой?». Но ни Лушка, ни отец Алексий так и не рассказали ему историю о Белёвском княжестве, отделываясь обещаниями «Подрастёшь – узнаешь».
Взглянув искоса на расстроенное выражение лица своего воспитанника, отец Алексий уже мягче добавил.
– Позже узнаешь. И вообще – пришли мы уже. Вот оно – Чёртово городище.
Иллюстрация с Яндекс-карт для ориентации
Ждан остановился и огляделся. Вокруг вроде бы были всё те же деревья, но Ждан достаточно долго прожил в лесу, чтобы уловить малейшую неправильность. Он ещё раз осмотрелся. Да, очень похоже.
– Здесь что – ров был?
– А как же! – охотно подтвердил довольный священник. – И ров был, и вал за ним. Кудеяр, знаешь ли, халтуры не любил и обживаться собирался на совесть. Сейчас, конечно, всё подлеском заросло, но всё равно – ошибиться трудно. Пошли.
И они двинулись вперёд по едва заметной тропинке. За валом начинался холм, и тропинка пошла круто вверх. Пейзаж стал резко меняться. Нет, лес никуда не делся, деревья не расступились, но из-под земли полезли огромные камни, которых – Ждану ли не знать, - в здешних лесах практически не было.
Однако священник вёл себя как ни в чём не бывало, и, постукивая посохом по камням, довольно бодро карабкался вверх. На язык Ждану просилось множество вопросов, и он открыл было рот, но батюшка вдруг остановился.