Северские земли
Шрифт:
Там, в Кафе, он и стал окончательно Кудеяром, или, точнее, Худояром, что по-бусурмански значит «Возлюбленный Богом». Покуролесил, говорят, колдун немало по всему белу свету – и в Царьграде был, и в Европу с османами ходил, и в Иерусалим, и в Египте бывал, и куда его только судьбина не заносила – даже в Ындею.
А потом, много лет спустя, вдруг тоска его заела – так ему на Родину, в родные леса захотелось. Он и написал царю, брату своему молодшему, и попросил разрешения вернуться, поклявшись самой страшной клятвой, что вреда от него земле русской больше не будет. Иван
Чёртово городище – это, бают, он велел чертям ему крепость построить. Всё чин по чину – те понатащили камней неподъёмных, начали стены складывать, пруд посередине вырыли, ров вырыли, вал насыпали, колодец вот сделали… Вот только время Кудеяр не рассчитал – не успела нечистая сила до рассвета дело закончить. Как только петух прокричал – черти стены недостроенными бросили, камни где несли – покидали, да бросились все врассыпную, дырок в камнях когтями понаделав…
Ждан уже засыпал, и тихий голос священника как будто уносил его куда-то в сказку…
– Много чего с Кудеяром на Руси ещё случалось, но я тебе не буду рассказывать ни про его каменного коня, ни про проклятую дочь Любашу, ни про разбойницу Анну, ни про Болдыря – так не одну неделю языком чесать можно…
Под конец жизни Кудеяр раскаялся и к Богу обратился. Помнишь, мы с тобой говорили про то, что никогда не поздно за ум взяться? За все грехи его многочисленные велено ему было срезать своим знаменитым ножом разбойничьим по кличке «Жало» вековой дуб. Мол, как дуб падёт – так и будут все твои грехи прощены. И сидел, значится, Кудеяр, уже третий год дуб резал, а работы было ещё – без края! Но тут ехал мимо злой князь Глуховский…
Что там случилось у Кудеяра с князем Глуховским, Ждан так и не узнал – – заснул[4].
[4] Желающие узнать финал этой истории могут найти его в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
И приснился ему страшный мужик, заросший сизой бородой и в красной шапке. Он смотрел – но не на Ждана, а как бы вглубь его. И была в этом взгляде такая сила, что Ждан почувствовал себя не ребёнком даже – муравьём, пылинкой.
Мужик подёргал себя за бороду, и вдруг сказал:
– Так, так! А непростой ты паренёк, подменыш, ой, непростой. Скоро третье имя сменишь при едином-то облике. Я уж молчу про то, прошлое имя, нездешнее. А непорядок это!
Он подумал секунду и утвердительно кивнул:
– Непорядок!
После этого мужик что-то пробормотал себе под нос, затем щёлкнул пальцами, топнул, свистнул по-разбойничьи…
И исчез, как будто и не было его.
Глава 29. "Нам лижут пятки языки костра..."
Когда Ждан проснулся, батюшка так и стоял на коленях, беззвучно шевеля губами. Похоже – молился всю ночь.
Заметив проснувшегося ученика, батюшка быстро поднёс палец к губам, напоминая о необходимости молчать, закончил молитву, кряхтя, поднялся с колен, и поинтересовался:
– Ну что лежишь, глазами лупаешь? Вставай, идти пора, рассвело давно уже.
Вскоре паломники, распутав Борзого Ишака, который, стреноженный, пасся на полянке всю ночь, двинулись прочь от Чёртового Городища. Пора было исполнять данное разбойникам обещание и отпевать убитого атамана.
Разбойники не обманули и встретили на выходе. Едва Ждан с батюшкой вышли из Чёртовых ворот, из-за деревьев выступили четыре фигуры – вчерашние разбойники во главе с Рудым.
– Доброе утро! – поприветствовал их батюшка.
– Ну что, знакомцы наши нечаянные - вы своё слово выполнили, подарили нам ночку спокойную в крепости Кудеяра-атамана, пора и мне своё слово выполнять. Показывайте, где атамана отпевать будем.
– Косой! – прикрикнул Рудый. – Ну что рот разинул? Иди вперёд, показывай батюшке дорогу.
Нестройной цепочкой процессия двинулась через лес, причём сам Рудый пристроился рядом со Жданом.
– Ну что, пацан, - поинтересовался он. – Кудеяр-то явился к тебе во сне, али в нетях отсиделся?
– Приснился. – немногословно ответил Ждан. Рудый ему не нравился, было в этом разбойнике скользкое что-то, неприятное.
– Эт тебе повезло, пацан. – ничуть не смутился рыжий. – Кудеяр в последние годы редко кому является. Правда, и Дар напитать люди сюда ходят нечасто. Один-два в год, не чаще.
– А что так? – решил поддержать разговор Ждан, благо, разбойник затронул весьма интересную для него тему.
– Так боятся жеж. – как недоумку, растолковал очевидное мальчику разбойник. – Нас, значится, и боятся. Это у тебя дед боевой, но ить не всем так везёт!
– Долго нам ещё идти? – глухо поинтересовался идущий впереди «боевой дед». – Вы что – атамана на другой конец леса оттащили?
– Да куда там? – засмеялся Рудый. – Вот она, полянка-то, впереди – там-то и лежит Макарушка наш непроворный.
Впереди и впрямь завиднелся просвет между деревьями. Батюшка прибавил шагу, бодро постукивая посохом по траве, но, едва выйдя на полянку, резко развернулся.
Увы – недостаточно быстро.
Рудый быстро и плавно облапил мальчика сзади, больно схватив за чуб, потянул его голову назад, и Ждан почувствовал, что ему в горло упёрлось лезвие ножа. Похоже – его же собственного Жала, который разбойник выдернул из его же ножен на поясе.
– Стоять! – надсадно закричал Рудый. – Стоять, сказал! Один шаг – жерло[1] щенку твоему вскрою!
[1] Жерло (ударение на последний слог) – старорусское название горла.
Священник остановился, как вкопанный.
– Вот, молодец. Молодец, поп, понимаешь ты людей, я это давно просёк. Посох! Посох на землю! Молодец! А теперь руки в гору и три шага назад. Косой! Косой, говорю, придурок, что ты встал? Руки попу вяжи! Да на совесть вяжи, сам же видел вчера, какой он резкий. А ты, поп, не дёргайся. Я, батюшка, человек робкий и пуганный. Ты дёрнешься – и у меня рука, не дай бог, дёрнется. И захлебнётся твой пацан юшкой. Да, да, понимаю – ты ж меня потом на клочки порвёшь. Вот только пацана это уже не воскресит. Воскрешать вообще пока ещё ни у кого, кроме Господа нашего, не получалось.