Северские земли
Шрифт:
Ждан кинулся бежать, но ослабевшее тело подвело – нога подвернулась, и он грохнулся оземь.
– Тихо! Тихо, молчи! – крикнул появившийся невесть откуда отец Алексий.
Не останавливаясь, священник побежал к атаману, на животе которого уже расплылось алое пятно.
– Что ж ты натворил, парень! – причитал он, приложив руку к шее недвижного разбойника. – Зачем ножом-то бить было!
Но тут морщинистое лицо старика расплылось в счастливой улыбке.
– Живой! Живой он! Жилка бьётся. Повезло тебе, парень, успел я.
И, выдернув нож из брюха, священник одним движением вбил его в сердце.
Рудый дёрнулся и обмяк – лишь изо рта пролилась
Глава 31. «Поморгает мне глазами и не скажет ничего»
Говорить Ждану было нельзя, но смотреть-то ему никто не запрещал. Очевидно, взгляд, которым он сверлил старого учителя, был настолько красноречив, что тот не выдержал.
– Да объясню я тебе всё, объясню, не переживай. Чуть позже только, хорошо? Когда эти трое слышать не будут.
Лицо Ждана мгновенно приняло ещё более вопросительное выражение.
– Да, да, не таращи очи. Они всё слышат. Что видят – не поручусь, но слышат точно. Просто пошевелиться не могут. Ты ведь помнишь, какой у меня Дар?
Ждан уверенно кивнул. Забыть, что старый священник – адепт Познания, было просто невозможно, особенно тому, кто у него отучился несколько лет.
– Тогда ты понимаешь, что я знаю множество странных вещей. В их числе – несколько весьма занятных рецептов ядов, которые я как-то получил в награду за помощь в одном весьма деликатном деле. Не у нас, конечно, у нас ядами обычно не заморачиваются – сразу сталь под рёбра суют, а то и просто кирпичом по голове приголубят. Нет, это было в одном древнем южном городе, когда-то вольном, а ныне платящем дань ордынским царевичам. Я тебе рассказывал, помнишь? Пониже наших лесов идёт Великая Степь, а вот за ней начинаются старые города, в которых живут древние народы, которые много чего интересного помнят. И меня туда однажды занесло. Ну это так, к слову.
Так вот, один из этих ядов очень интересно действует – он не убивает, но на какое-то время плоть человеческая как будто каменной становится.
«Господи, как же здесь сложно. – подумал Ждан. – Сколько слов вместо того, чтобы просто сказать «нервнопаралитического действия».
А священник меж тем продолжал:
– Причём каменеют люди сразу, яд действует мгновенно. Если он в рот попал - даже перстом не пошевелить, не то что пясть[1] сжать.
[1] Пясть – кулак. Отсюда «запястье» - то, что находится за кулаком.
Я именно потому и сидел здесь в кустах, дожидался, когда эти супостаты обедать соберутся. Примерно через полчаса отпускает потихоньку, но вот на сей раз уже не сразу, постепенно. И могут быть всякие нехорошие последствия. С этим ядом самое сложное – правильная доза. Если переборщишь – даже помереть могут. Не от яда, он не смертельный – просто члены настолько сильно каменели, что люди даже вздохнуть не смогли, и от удушья кончались. Но ты не бойся, эти трое все дышат, я уже проверил. С четвёртым тоже всё нормально было бы, да поторопился ты. Но это я тебе потом объясню.
– А что там объяснять, – вдруг раздался невнятный голос Косолапа, наконец-то закрывшего раззявленный рот. Шевелиться у разбойника ещё толком не получалось, но говорить уже мог, пусть и как с горящей картошкой во рту, или как после ядерной анестезии у стоматолога – Как будто секрет какой. В месте силы тебе, парень, даже говорить нельзя, а ты чуть человека жизни не лишил. За это можно такой Дар получить, что Берсерк шуточками покажется. Запросто Зверя словить мог. Дед тебя спас, его рука последняя, он поляка добил и на себя этот грех взял. Тебе, паря, я скажу, вообще с этим попом за всю жизнь не расплатиться.
Ждан с тревогой и вопросом во взгляде посмотрел на старого батюшку. Тот нехотя кивнул.
– Всё верно, так и есть. За убийство в месте силы Зверя дают. Только его и ничего другого. Даже если защищаясь убил – всё равно его. Сила будет огромной, ловкость и быстрота – запредельной. Вот только голод на кровь появится, да такой, что только убийством его и можно утолить. И то на время, и чем дальше, тем это время короче. А с каждым убийством разум в тебе уменьшаться начнёт. Так, постепенно, в зверя человек превращается, да не в простого, а безумного – который убивает ради убийства, кровь льёт ради крови. Если Берсерком ещё есть шанс выжить – в леса дремучие, допустим, уйти, и жить там, где твоё безумие только тебе навредить и может, то Зверем… Зверей люди убивают сразу. Нет других путей и решений, так лучше и для людей, и для них самих. Честно скажу, не успел бы я атамана кончить – я бы сейчас тебе ничего не сказал, а потом своими руками и зарезал. Сразу после получения Дара, а то и до. Лучше так, чем медленно дичать и в зверя лютого обращаться. Но ты сильно не радуйся, жизнь ты не забрал, но кровь людскую в месте силы пустил. И проступок этот в твоём Даре непременно отзовётся. Вот только как - не знаю. И никто не знает.
– Зато другое ты точно знаешь, - вновь подал голос Косолап. Разбойник уже стоял на коленях, упираясь руками в землю и пытался встать, но ноги пока не держали. – Скажи, поп, что ты с нами делать будешь? Мне как - на тот свет уже собираться, или погодить пока?
Священник повернулся и долго смотрел на разбойника.
Тяжело смотрел.
– Я ведь помню, как вы на мою просьбу отпустить мальчишку ответили. Не атаман-покойник, а вы - все четверо. Порченные вы люди, и добра людям от вас не будет.
Разбойник выдохнул и глухо просил:
– Тогда хотя бы кончи быстро. А я тебе за это…
– Ты не дослушал! – стальным голосом прервал его священник и продолжил. – Порченные вы люди, и когда помрёте наконец – воздух на земле чище станет. Но я не судья и не палач. Я пастырь овец православных, и убивать мне и впрямь нельзя – покойник не врал, когда вам про меня объяснял. Ну что ты смотришь? Ну да, подслушивал я тогда. Убивать мне нельзя, но и шею вам подставлять я не собирался. А чтобы выжить и пацана спасти – все средства хороши. Тем более – супротив таких грешников как вы. Честно скажу – дошло бы до драки – кончил бы вас и не безо всякой жалости.
Но сейчас… Сейчас я вас добивать не буду – пусть вас Господь судит. За тот грех я вам уже воздал, да и долг ваш ещё не покрыт, моё средство даром для людей не проходит – всякие беды с телом и через месяц, и через год могут произойти.
Он вздохнул и подытожил:
– Так что давайте, оклёмывайтесь, и делайте уже ноги отсюда. Лучше куда подальше, второй раз мы можем миром и не разойтись. Деньги себе оставьте – к утру яд, что я на них нанёс, безвредным станет. Пусть это будет моя плата перед Господом за этот грех. Я не очень в это верю, но Господь милостив – вдруг да одумаетесь, и сойдёте с кривой дорожки. Тогда вам мои деньги и позволят новую жизнь начать. И помните – второго такого шанса может и не быть. Сами видите – любой из людей в любой момент в землю лечь может, у любой верёвочки конец есть, и никому из нас не ведомо – когда наше вервие простое виться перестанет. Рудый вон небось ещё утром много лет жить собирался и планы строил, а ныне его уже черти баграми к котлу тащат.