Сезон тропических дождей
Шрифт:
Вслед за женщинами из дома вышел невысокий худой человек с маленькой, рыжеволосой головой на длинной птичьей шее. Асибийки не выходили, а выплывали из дома, как павы, а человек шел усталой походкой, сутулясь, словно на его хилых плечах лежал непосильный груз забот и обязанностей. Девы поплыли по хрустящей песчаной дорожке к выходу, а человек постоял на раскаленной солнцем площадке, будто соображая, куда ему идти дальше, взглянул на часы и решительно направился к воротам.
— Кто это?
— Марк Борисович. Презабавная личность.
Антонов был рад, что появилась возможность перевести разговор на другую тему и отвлечь Камова.
— В университете сейчас два наших преподавателя русского языка, — продолжал Антонов. — Этот Марк Эдлис из Одессы и Ксения Репкина из Костромской области. Как-то пригласили меня на полугодовой экзамен. Еле сдерживался, чтобы не хохотать. В группе Марка студенты демонстрировали свой русский язык так: «Послющай, прыятель, а що ты можэщ мэне сказать? А как позивает твоё мамэ, твоё папэ?» И при этом запросто хлопали меня по плечу, считая, что у русских это непременное дополнение к словам обиходного разговора.
Глаза Камова под стеклами очков казались застывшими, и трудно было понять, то ли он внимательно слушает, то ли мысли его где-то далеко.
— У Ксении ребята держали себя степенно, губы при разговоре старательно круглили: «Я пошол за водой по дороге луговой». Представляете, забавно встретить окающего африканца!
Камов невесело усмехнулся:
— Забавно, конечно! Только, как поется в песне, «хорошо-то хорошо, да ничего хорошего». Надо учить чистому русскому языку.
Как ни старался Антонов, настроение у Камова не исправилось.
Они допили по второй кружке пива. Пора было ехать.
— Возьмите коробку, — сказал Антонов. — Смотрите, какое чудо! — Он приоткрыл крышку.
— Ну и зверюги! Никогда таких не видывал! — изумился геолог.
— Деликатес! Пальчики оближете!
Камов равнодушно покачал головой:
— Зачем мне это? Да и где готовить? Отдайте-ка лучше Ольге Андреевне. Она у вас мастер на угощения. Пускай приготовит. — Он улыбнулся одними глазами. — Да и меня пригласите! Я такую штуку не пробовал никогда. А бывать у вас люблю…
— К сожалению, Алексей Илларионович, пригласить вас к себе сейчас не могу, — сказал Антонов, не глядя на собеседника.
Камов поднял на него внимательные глаза. В них проступила грусть.
— Понятно… — протянул он и подавил вздох. Помолчал. — Дела…
Их отвлек шум мотора подъезжающей автомашины. У ворот остановился старенький обшарпанный «рено» неопределенного цвета; выходя из него, полыхнула на солнце рыжей косой Соня Медейрос, открыла заднюю дверцу и выпустила из машины свое курчавое потомство.
— Вот кому пригодятся ваши лангусты! — сказал Камов.
Соня действительно обрадовалась подарку. Здесь, в Асибии, лангусты стоят дорого,
Соня, как всегда, тараторила без умолку, выпуская слова пулеметными очередями, при этом ее полная грудь ходила ходуном, словно Соня говорила о таком важном, что от волнения у нее спирало дыхание. А сегодня утром она была у Тавладской дома. Знают ли они, что Тавладская уже дома? Исифу ее смотрел на рентгене. Все в порядке. Такая славная дамочка! Правда? О вас спрашивала.
— О нас? — заинтересовался Антонов.
— Да, да! Об обоих! — Она решительно тряхнула головой. — Надо вам ее навестить. Вежливость требует. Этикет дипломатический!
Антонов не мог удержаться от улыбки: ишь, как поднаторела в дипломатическом этикете Соня Криворучко! Ее мальчишки с криком носились по двору.
— Эй, сорванцы! — крикнула Соня сыновьям. — Я иду в этот дом и буду там занята. А вы гуляйте здесь! Ясно? Только в траву не ходите. Могут быть змеи.
— А что вы сюда пожаловали? — спросил Камов. — В такой-то зной!
— Будем конверты клеить. Для подарков мелюзге. К празднику! — Она улыбнулась во все лицо, и Антонов, глядя на нее, подумал, что Соня не улыбается, а «взрывается» улыбкой, словно улыбка у нее постоянно прячется во рту и каждое мгновение готова к яркому и шумному действу.
— Раз уж вы затеяли пригласить наших курчавеньких, надо сделать им праздник как положено!
К Соне подбежал один из ее мальчишек:
— Мама, смотри, что я нашел!
На ладони мальчика лежал осколок синего стекла.
— Это всего-навсего стекло! — Она вдруг схватила сына за плечо. — Ну-ка, Вовка, прочитай дядям стишок, который ты выучил к празднику!
Мальчишка театрально выпятил грудь, закинул руки за спину и начал:
…Мороз и солнце. День чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный…Мать, склонив голову, слушала сына внимательно, серьезно, без улыбки, будто то, что он произносил, было для нее важной неожиданностью, и Антонову показалось, что глаза ее стеклянно блеснули влагой.
— Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, На мутном небе мгла носилась…— Это не совсем к ноябрю… Скорее к Новому году, — неуверенно заметил Камов.
Она повернула к нему отрешенное лицо:
— Какая разница! Здесь все равно ничего такого не бывает. Ни в ноябре, ни в декабре. Никогда!
На ее сурово сжатых губах скользнула слабая, болезненная улыбка:
— Никогда!
18