Сфинкс

Лирнер Тобша

— Похоже, вы именно тот человек, который мне нужен. Поможете?

— Что ж, приходите в четверг, когда старички играют в бакгаммон, [14] и я познакомлю вас кое с кем из старейшин. Они сильно уважают гуру Барри.

— Именно так я и поступлю.

Австралиец и журналистка чокнулись. Я смотрел на них, едва соображая, что спиртное делает меня агрессивным. Покачиваясь, подался к Рэйчел.

— Неужели ты настолько наивна, что полагаешь, будто Картер чего-то добьется?

14

Триктрак

для двух игроков.

— Я считаю, что на этот раз участники переговоров относятся к проблеме серьезно, — осторожно ответила она. — Это уже половина дела.

— Мы оба прекрасно понимаем, что и Бегину, и Садату необходима поддержка их народов. Кроме того, израильтяне не любят Картера.

— Они и Киссинджера не любили. Картер вел переговоры с Садатом, Хусейном и Рабином. На следующей неделе он встречается в Женеве с сирийским президентом. Кэмп-Дэвид принесет свои плоды. Садат хочет мира. Он египетский националист и не сторонник пан-арабизма. Практичен, не сентиментален. Существуют экономические причины, почему Египту необходимо заключить с Израилем мир.

— Практичность Садата хорошо известна. Помнишь войну Судного дня? Ту его маленькую мирную инициативу? Садат отправился к королю Файсалу убедить его поиграть единственной известной Садату в регионе мышцей, которая была способна повлиять на Израиль и Запад.

— Так-то оно так. Что ж, наверное, теперь он решил вернуть выгоды. Может, стал нефтяником, как ты, — пошутила Рэйчел.

— Слушай, я только ищу нефть. В этом мое призвание.

— Какая трата таланта! Возможно, ты и знаешь этот регион, но по поводу Садата заблуждаешься. Кроме того, в той войне он потерпел поражение — еще одна причина добиваться мира.

Я неловко продолжал спор с таким чувством, словно глядел на себя со стороны.

— Да, Египет проиграл, и только. Но эта война ближе, чем ты полагаешь. Она в памяти народа. Прошло всего четыре года. Погибло много молодых людей — с обеих сторон.

— И они устали убивать. — Рэйчел допила виски. — Оливер, а почему ты занялся нефтью? Учитывая твое происхождение, я считала, что тебе ближе что-то более эгалитарное, может быть, даже экологическое.

— Вмешались рыночные силы. Случается даже с лучшими из нас. Верно, Барри?

— Вот уж нет, дружище. Ты держался социалистических принципов, не говоря уже о кредо Будды.

— Ерунда! Но остается еще американский оптимизм. — Я поднял стакан. — За его здоровье.

Остальные проигнорировали мой тост, а по глазам Рэйчел я понял, что она вынесла приговор и сочла меня неполноценным. Но меня это нисколько не заботило.

— Ты злой, — сказала она.

— Я реалист. Работаю в этом регионе больше десяти лет. Недостаточно изменить мнение нескольких политиков. Нужно еще перебороть предрассудки и страхи целого народа. Трудная задача — мелкому

фермеру, обещающему золотые горы, наскоком с ней не справиться. — Как я ни старался, мне не удалось скрыть сарказма.

— У старых историй может быть новый конец. Я все-таки остаюсь оптимисткой. Рада была повидаться. Еще раз прими мои соболезнования по поводу смерти жены. Не сомневаюсь, мы с тобой скоро где-нибудь пересечемся. — Рэйчел повернулась к Барри и протянула ему визитную карточку. — До четверга.

А потом удивила меня — наклонилась и поцеловала в щеку.

— Пока, Оливер! — Запах ее духов превратил меня в того юнца, каким я некогда был: страстного, отчаянно пытавшегося произвести впечатление.

Я смотрел вслед Рэйчел — ее уверенная манера держаться нисколько не напоминала пылкую девушку, которую я когда-то знал.

— С тебя довольно, дружище. — Барри отнял у меня недопитый стакан. — Доставлю тебя домой.

— В прошлом я знал эту женщину.

— Догадался. Для слепившего себя из ничего англичашки у тебя есть вкус.

— Полагаю, это надо понимать как комплимент. Не трудись меня провожать, я возьму такси.

— Но прежде чем ты отвалишь, мне надо тебе кое-что сказать. — Барри наклонился ко мне и понизил голос. — Вчера вечером я столкнулся со старым приятелем из местных. Так уж вышло, что он сын садовника, который в пятидесятых годах работал на вилле у Брамбиллов. В то время хозяином дома был дедушка Изабеллы.

— И что из того?

— А то, что мы с ним поговорили о твоей трагедии, и он утверждает, будто слышал, что Изабеллу убил Джованни.

— Нелепость. Джованни давным-давно умер.

— Ты меня не понял. Он сказал, что Джованни наслал на внучку проклятие. Отметил ее знаком ранней смерти. Современники считали его сильным магом.

— Джованни Брамбиллу?

— Дружище, я пересказываю только то, что сообщил мне этот парень. Но заметь: он говорил это, дрожа от страха.

— Глупые суеверия — больше ничего. Дед обожал Изабеллу. С моей женой произошел несчастный случай. Я при этом присутствовал. Глупый несчастный случай, которого можно было избежать.

— И тем не менее на твоем месте я задал бы ее бабушке несколько вопросов. В детстве Изабеллы даже для этих мест было что-то странное.

Я подумал: австралиец знал мою жену гораздо лучше, чем я всегда считал.

— Сколько времени займет углеродный анализ астрариума? — спросил я.

— Если повезет, неделю.

У меня упало сердце. Я считал себя обязанным Изабелле присматривать за астрариумом.

— Завтра мне надо возвращаться в Абу-Рудейс.

— А если потребуется с тобой связаться?

— На месторождении на случай непредвиденных обстоятельств имеется спутниковый телефон. Номер есть у Ибрагима. Но послушай, Барри, может, об этой штуковине лучше помалкивать? Так будет безопаснее.

Австралиец стиснул меня в объятиях.

— Не гляди так испуганно, дружище. Ты можешь на меня положиться.