Сфинкс
Шрифт:
Я быстро оценил состояние оборудования и окинул взглядом операторов у пульта. Затем поднял большой палец, как делал это несколько недель назад за секунду до взрыва, и резко опустил вниз. Ожил гигантский дизель, бур начал вращаться, и бурильная колонна пошла вниз. Другие моторы вращали поворотный стол и отсасывали из скважины бутовый камень и грязь.
Стоявший рядом Андерсон хлопнул меня по плечу.
— Роторное бурение — его нельзя не любить! — крикнул он мне на ухо, перекрывая шум. — Предельное проникновение.
Я не ответил и несколько минут наблюдал за процессом. Начальная стадия операции всегда нервировала. Оставалось только молиться, чтобы буровая коронка для местной горной породы была выбрана правильно. Пока бур работал исправно.
— Слышал, в пятидесяти милях отсюда есть оазис, — продолжал Андерсон. — А в нем гостиница в арабском стиле двадцатых годов и прекрасное купание.
— Мне надо оставаться на месте.
— Брось! Здесь не случится ничего такого, с чем бы не справился твой помощник. Приятель, у тебя такая потеря. Тебе требуется время, чтобы прийти в себя. Я знаю, что это такое.
Я обернулся на буровую. Андерсон был прав: пройдет не меньше двух дней, прежде чем бур окажется достаточно глубоко, сможет изменить направление и войдет в продуктивную зону. Не исключено, что поездка по пустыне будет мне полезна и хотя бы немного облегчит тоску.
Дорога больше напоминала колею. Я вел джип компании как ненормальный. Меня привлекала мысль разбиться в пустыне: миг — и разом улетучится всепоглощающее горе.
Внутренняя территория, Синай, представляла собой местность, поросшую невысоким кустарником, где там и сям возвышались песчаные дюны. Мысленным взором я видел здесь те же дюны, но поросшие доисторическим лесом, представлял внутреннее море и чаек на фоне неба. Некогда климат в Египте был более влажным, тропическим. Болота еще не пересохли, в Ниле купались бегемоты и львы, водились крокодилы, но пустыня всегда была царством змей, шакалов, скорпионов и жестокой смерти. Это запечатлели многие древнеегипетские культовые изображения. Анубис, бог бальзамирования и захоронений с головой шакала, олицетворял алчно крадущегося к разлагающемуся трупу по краю пустыни хищника. Аммут, страшная богиня с головой крокодила — та, которой отдавали сердца грешников после совершения ритуала взвешивания, — символизировала плавающих в мутных водах Нила рептилий. Рисуя в воображении на этом безлюдном фоне плодородное прошлое, я внезапно вспомнил повторяющийся кошмар Изабеллы и ужас исчезновения ее органов. Когда вернусь в Александрию, надо будет постараться больше об этом выяснить. Что за личность или организация могли санкционировать подобное надругательство? И что произошло с другой молодой женщиной, египтологом, труп которой много лет назад видел коронер? У нее недоставало тех же органов. Существует ли между ними какая-либо связь?
— Андерсон, тебе приходилось слышать о нелегальной торговле внутренними органами в Египте?
Он озадаченно повернулся ко мне.
— Нет. В Азии такое еще возможно, но только не в Египте. Почему ты спрашиваешь? У тебя чего-то недостает? — Это была шутка, но он тут же понял, что я говорю серьезно.
— Все на месте, — солгал я. — Просто подумал, не придется ли столкнуться с чем-либо подобным.
— Круто.
— Забудь, что я об этом сказал.
Мы погрузились в неловкое молчание.
Через два часа перед нами возникла развилка дороги. И в том, и в другом направлении горизонт был чист. Андерсон с досадой разглядывал карту.
— Я думал, ты здесь уже бывал.
— Бывал, — улыбнулся я. — Но меня вез шофер из местных.
Андерсон выругался, пытаясь определить по карте, каким мы приехали путем.
Я вылез из джипа и тут же почувствовал такой жар, будто оказался в печке. Раскаленный воздух проник в легкие, и я едва не закружился на месте. Замер и повязал голову и пылающие щеки шарфом. Мне нравилась эта первобытная боль, отделяющая человека от скуки физического бытия, близость смерти и сопровождающее ее острое восприятие жизни.
Затем я услышал тяжелую поступь верблюжьих ног и крики на арабском языке. Из-за небольшой дюны появилась группа из пяти бедуинов и не спеша направилась к караванному пути. Ветер играл их головными уборами и одеждой. Путники остановились и уставились на джип.
Не уверенный в том, как меня примут, я помахал рукой. Мне помахали в ответ. Затем вожак направил грациозно выступающего верблюда галопом ко мне.
Андерсон присвистнул из кабины машины.
— Будем надеяться, что они поймут твой арабский. — Он вылез из джипа.
— Все зависит от того, на каком диалекте говорят они сами.
Вблизи рыжебородый бедуин выглядел устрашающе. Теперь я ясно разглядел высовывавшийся из-под седла ствол автомата Калашникова. Бедуин бросил взгляд на Андерсона, заметив старый солдатский жетон, который нефтяник носил со времен службы во Вьетнаме.
— Да пребудет с вами мир, — поспешно произнес я по-арабски, надеясь отвлечь бедуина.
Не обращая на меня внимания, тот враждебно показал на Андерсона пальцем.
— Солдат?
— Не отвечай, — прошептал я, надеясь, что обычно словоохотливый американец промолчит.
Остальные всадники, подъехав, сбились в зловещую кучу. Они глядели поверх закрывавших нижнюю часть лиц клетчатых платков и настороженно ждали команды старшего.
— Больше не солдат, — ответил я по-арабски и показал на седые волосы американца. — Старый.
Это не убедило вожака, и он подозрительно обшарил взглядом одежду Андерсона: майку, расклешенные джинсы и старые кеды.
— Человек старый, ум молодой, — бесстрастно проговорил бедуин.
Его соплеменники расхохотались. Андерсон, почувствовав оскорбление, подошел ко мне.
— Что он сказал?
— Что для своего возраста ты выглядишь очень сильным.
Американец недоверчиво прищурился.
— Господи, Оливер, спроси у него, где оазис.
— В получасе езды отсюда. Сворачивайте на левую дорогу, — ответил бедуин на превосходном английском. — И будьте осторожны, в пустыне могут подстерегать опасности.
Он повернул верблюда, и всадники уехали.
Из радиоприемника Андерсона неслись раскатистые мелодии Джей-Джей Кейла, смешиваясь с шелестом финиковых пальм у нас над головой. Мы остановились у небольшого озера, окруженного зеленой каймой тростника и деревьев. Его поверхность отражала распахнувшееся в высоте над нами бирюзовое небо. Неподалеку, в низине, находилась гостиница. Построенная из желтоватых кирпичей, слепленных из того, что было под ногами, она едва выделялась на фоне окружающего пейзажа. Здание было выстроено в мавританском стиле — узкие щели вместо окон, арочный вход, который вел в закрытый дворик, где тень и прохлада сохранялись даже в середине дня и можно было отдохнуть от вечной жары.