Сфинкс
Шрифт:
Его кабинет без окон находился в крыле главного помещения городского морга и, как мне показалось, некогда был просто большим шкафом. Одетый в рясу, я, не скрываясь, вошел в чертог смерти, а Деметрио, увидев мой маскарад, тут же потащил меня в свой закуток.
Мы смотрели на сердце не меньше пяти минут, и я начал сомневаться, что получу убедительный вердикт.
Наконец патологоанатом кашлянул и откинулся на спинку стула.
— Это человеческое сердце, извлеченное из некрупного тела, возможно, женского. Я бы сказал, что его хозяйке было лет тридцать.
При этих словах у меня самого в грудной клетке гулко забилось сердце.
— Сердце моей жены?
— Возможно, да, возможно,
— Подбросили на виллу неизвестные.
Коронер внимательно посмотрел на меня и отдал коробку.
— Бегите, мой друг, как можно быстрее. Бегите изо всех сил. Мне бы не хотелось завтра смотреть на ваше хладное тело.
Он открыл дверь, и помещение тут же залил зеленоватый люминесцентный свет морга. Я оглянулся на кабинет без окон. Деметрио аль-Масри проследил за моим взглядом.
— Когда-то у меня был вид из окна, но его заложили. Любопытство вредно для карьеры. Надо быть очень осторожным. Наступили опасные времена. Даже для священников, — добавил он с иронической улыбкой.
С сердцем Изабеллы я направился прямиком на кладбище Чатби. Шел целеустремленной походкой, и на людных улицах передо мной, давая дорогу, расступались. Меня не волновала собственная судьба — я был подчинен одной цели.
Удивительно было наблюдать, как на меня реагировали. Одни уважительно отступали в сторону, другие нарочно задевали, словно хотели сознательно оскорбить, но, что обнадеживало, все принимали меня за священника.
Кладбище оказалось пустым — ни одного живого существа, кроме садовников, терпеливо подстригавших деревья, росшие вдоль дорожек между могилами. Я шел в пестром от листвы свете, и во мне никто бы не признал человека, который проходил по этой дорожке пару недель назад.
Кто-то положил на надгробие Изабеллы цветы — белые лилии. Их запах напомнил мне, как она в Лондоне приносила цветы с уличных рынков и они наполняли квартиру свежестью. Шепотом попросив прощения у мертвой жены, я выкопал неглубокую ямку в могиле и похоронил сердце. А когда поднимался на ноги, заметил, что маленькие воротца — миниатюрная дверь для ее Ба — по-прежнему находятся на боковой стороне надгробного камня.
В комнате над парикмахерской Абдула я вынул астрариум из тайника и распаковал дрожащими руками. Приключение в катакомбах вывело меня из равновесия, потрясло прежнюю основу взглядов, и я уже не понимал, во что верить. Теперь все казалось возможным. Глядя на маленький, блестящий, похожий на часовой механизм, я почти представлял, как он низвергал царей и спасал людей, как уничтожал целые народы и мог превратить нищего в короля. А я в минуту упрямого эгоизма осмелился бросить ему вызов. Присмотревшись, я обнаружил, что в астрариуме произошли перемены. Указатель все еще был повернут в сторону даты моего рождения и… Нет, не поверю! И тем не менее это была суровая в своей очевидности правда: в свете настольной лампы зловеще поблескивала голова Сета. Стрелка смерти из черненого серебра все-таки появилась и указывала на предполагаемый день окончания моей жизни. Я не решался взглянуть и, внезапно почувствовав тошноту, ухватился за стол.
Каким образом стрелка появилась сама собой? Я ввел только дату моего рождения и больше ни к чему не прикасался. Решив, что у астрариума разладилась механика, я вставил Ваз и попытался снова повернуть циферблаты. Но шестерни не поддавались. Сильнее давить на ключ я не решился — побоялся, что он сломается. Указатели застыли и не двигались: один на дате моего рождения, другой — на
Я вгляделся в стрелку смерти и начал рисовать на листе бумаги контуры крохотной серебряной фигурки на ее кончике — похожего на собаку существа с продолговатым лицом и раздвоенным хвостом. И вдруг, вздрогнув, узнал — помнил по лекции Амелии и увиденной на стене катакомб тени, появившейся за минуту перед моим побегом. Сет, бог войны, хаоса и разрушения. Я не мог себя остановить — лихорадочно подсчитывал на диске крохотные риски между иероглифами полнолуний. Следующее полнолуние наступало через восемь дней. Неужели это означало, что я должен умереть через неделю?
Теперь я нутром прочувствовал, насколько за несколько дней до смерти была ослеплена паникой Изабелла. И, несмотря на свой характер и присущий мне скептицизм, ощутил, как такое же отчаяние охватывает и меня. Это все нелепые предрассудки, уверял я себя. Устройство было некогда создано в качестве средства политической пропаганды и запугивания, а во времена Нектанеба II использовалось, чтобы производить впечатление на сторонников фараона и укреплять его репутацию великого мага. Амелия Лингерст утверждала, что враги фараона обратили астрариум против него, решив навязать ему сроки смерти. Значит, устройство не более чем игрушка, которой можно пользоваться как угодно по желанию владельца, — обыкновенный заводной механизм с циферблатами. Он ни на что не влияет. Но я никак не мог отвязаться от преследовавшего меня вопроса: способен ли был астрариум не допустить смерть Изабеллы в предсказанный ей день?
Меня охватило желание расколотить эту штуковину и тем самым прекратить безумие, но я переборол себя и держал руки со сжатыми кулаками по швам. Уничтожить астрариум значило бы признать, что он имеет надо мной власть. Я отказывался уступать.
— Нет никакой даты смерти, — сказал я вслух. — Никому не удастся меня запугать. — Слова отразились от стен.
Внезапно мое сознание наполнили звуки и образы: голос Исиды, крик Гора, Аммут, перекидывающая из стороны в сторону сердце в крокодильей пасти. Я обнаружил, что до последней ноты помню интонации голоса Исиды, — видимо, вколотый мне наркотик обострил память. Модуляции напоминали Амелию Лингерст, но сам голос был ниже. Я решил, что это была не Амелия. Но если не она, то кто же? И почему этим людям так отчаянно хотелось заполучить астрариум? Связаны ли они каким-то образом с принцем Маджедом? Я в этом сомневался. Не представлял, чтобы Мосри пошел таким тонким и сложным путем, чтобы отнять у меня артефакт.
Мысли об обряде взвешивания сердца напомнили рассказы о Джованни Брамбилле и о его «представлениях», в которые он втягивал маленькую Изабеллу. От них я перешел к фотографии из Бехбейт-эль-Хагара. Я уже подозревал, что под маской Гора скрывался Хью Уоллингтон. А как насчет других изображенных на снимке людей — Амелии Лингерст, Гермеса? Это мог знать только один человек.
У железных ворот виллы Брамбиллов стояла черная «Волга». О похожую на коробку русскую машину опирался высокий мужчина в расклешенных джинсах и рубашке на несколько размеров меньше, чем нужно. Он курил и откровенно таращился на дом. Я сразу его узнал: это был один из тех людей, кто подъехал к отелю «Шератон» в белом фургоне. Значит, Мосри установил за виллой слежку. Скрываясь под рясой коптского монаха, я решил, что лучший способ не попасться — насколько возможно бесстрашно идти вперед. Надел солнечные очки и небрежной походкой направился к воротам. Проходя мимо человека у «Волги», я бросил ему по-арабски: