Шагай вперед, мой караван...
Шрифт:
Давид оформил покупку квартиры, в которой жил один, и передал ее Пегги с ребенком, а для себя и Карины снял другую, в том же доме, где жила она с родителями.“Теперь я буду, как минимум, два раза в день проходить по нашей дорожке, - сказал он со счастливой улыбкой молодой жене.
– А это значит, что у меня всегда будет хорошее настроение.”
Прошло совсем немного времени, и романтика тайных, запретных встреч уступила место скучным каждодневным заботам. Давид с утра до позднего вечера пропадал на своей фирме, домой приходил настолько уставший, что иной раз даже разговаривать не мог. Карина заканчивала учебу, тоже не оставлявшую времени на личную жизнь. А ей теперь нужно было готовить мужу завтраки по утрам и ланч, который он брал с собой, потом ужин. Стирать, гладить, убирать квартиру, ездить по магазинам и многое другое.С готовкой, правда, не плохо все устраивалось.Один раз в неделю они обедали у ее родителей, два раза - у его, а на уикенд обычно куда- нибудь выезжали. И тем не менее, Карина не могла справиться с чувством разочарования, время от времени посещавшим, а то и разъедавшим ее. Она совсем иначе рисовала себе в своем воображении их семейную жизнь и отношения, ожидая, что это будет один сплошной, нескончаемый праздник - праздник души и тела. Особенно угнетали ее мысли о том, что Давид, при всей своей занятости, исправно находит время на общение с дочкой, для чего два-три раза в месяц отправляется к Пегги и, не рискуя взять ее домой, остается там на несколько часов или привозит ребенка на выходной к матери. Она понимала, что не имеет морального права противиться этому, но всякий раз от одной мысли, что он там, не находила себе места.
Глава 60
Часы в гостиной пробили полночь, когда у входной двери щелкнул замок. Стараясь не шуметь, Гарри прошел в спальню. Инга сидела спиной к нему на разобранной постели, всем своим видом демонстрируя глубокую обиду. Не раздеваясь, он остался стоять посреди комнаты. Он готовился приступить к финальному разговору и в то же время, зная ее неуемный нрав, страшился скандала.
– Может ты обернешься?
– наконец, не выдержал он.- Нам надо поговорить.
– Нам не о чем разговаривать, - отрезала она, не меняя позы.
– Боюсь, что есть о чем, малыш. Я ухожу. Совсем и сейчас,- сказал он грустно, почти виновато.
Ему показалось, некая неведомая сила подбросила ее и развернула в воздухе на 180 градусов.
– К...как уходишь? К...куда?
– Инга, давай поговорим, как взрослые люди.
– Он осторожно опустился на край постели рядом с ней.- Ты прекрасно сама понимаешь, только не хочешь себе в этом признаться, что наш брак не получился. Так стоит ли продолжать мучить друг друга? Давай мирно, спокойно расстанемся, как цивилизованные люди.
Из всего лица, обращенного к нему, он видел только ее огромные, круглые, полные ужаса глаза. До нее дошло, наконец, что это не ссора, что это всерьез.
– Ты нашел другую, да?
– Ее голос стал тоненьким-тоненьким, как ниточка, которая вот-вот порвется.
– Я в тебе не нашел то, что искал, - с ударением на слове “в тебе” сделал он скорбное признание.- Мне неприятно говорить это тебе, но я считаю, что наша дальнейшая совместная жизнь бессмысленна.
– Ты не можешь вот так взять и бросить меня!
– Ее глаза превратились в озера. Переполняясь через край, слезы дрожали над нижним веком, готовые в любую минуту пролиться Ниагарским водопадом.- Я люблю тебя. Я не смогу без тебя жить. Если ты уйдешь, я умру. Честное слово, умру. Я покончу с собой.
Инга бросилась к нему, прильнув, как лиана, всем телом. Не без усилий оторвав от себя ее цепкие руки, он заставил ее вернуться на прежнее место.
– Перестань. Тебе только кажется, что ты так сильно меня любишь. Ты чувствуешь, что я не отвечаю тебе тем же, и это мучает тебя. Мы с тобой поспешили расписаться, не узнав друг друга поближе. Мы очень разные, понимаешь. Наверное я слишком взрослый для тебя, а ты для меня слишком маленькая. Ты не просто ребенок, Инга. Ты еще детский сад. А мне нужна женщина. Настоящая.
– Гаринька, но ведь дети вырастают. Очень скоро я стану большой, настоящей женщиной. Обещаю тебе. Ты меня научи, подскажи. Я все сделаю, как ты хочешь. Никто, слышишь, никто не будет тебя любить так, как я. Ну пожалуйста, не бросай меня. Умоляю. Давай попробуем еще разочек. Вот увидишь, все наладится.
Он набрал в легкие воздуха, как перед прыжком в воду, и проговорил:
– Инга, ты вынуждаешь меня сказать тебе правду. Я встретил другую женщину, именно такую, какую искал. Я люблю ее и ухожу к ней. Ну что тут поделаешь. Сердцу ведь не прикажешь. Я сам не думал, что так случится.
Инга лишилась дара речи. Ее тело превратилось в отлитый из космического льда сосуд. Казалось, еще одно грубое прикосновение, и сосуд разлетится вдребезги. Воспользовавшись передышкой, Гарри раздвинул дверцы стенного шкафа и, отыскав где-то в углу большую спортивную сумку, с которой переселился сюда, начал бросать в нее свою одежду. Глазами обезумевшей кошки Инга следила за тем, как пустеет пространство в шкафу, а вместе с ним - и в ее сердце.
Со своей одеждой Гарри всегда обращался с мелочной аккуратностью, не допуская на ней ни пятнышка, ни складочки. Щегольски, “с иголочки” одеваться было его неизменным кредо.И уже сам факт, что он запихивал свои вещи как попало, говорил о том, как он спешил поскорее убраться восвояси.Покончив с одеждой, он наведался в ванную комнату, принес оттуда бритвенные принадлежности, свою расческу и зубную щетку, и все это запихнул в боковой отсек сумки.
Инга продолжала сидеть статуэткой на кровати.Он благодарил Бога, что она не царапается, не цепляется за него, не визжит на весь дом - а такое, в его представлениях о ней, отнюдь не исключалось.И, что самое главное, не зовет на подмогу родителей. Он понимал, что после двух с половиной лет жизни в этой, глубоко порядочной семье, хоть и не слишком его жаловавшей, но ни в чем ему не отказывавшей и к тому же безропотно его содержавшей, уйти вот так, как вор - ночью, даже не попрощавшись, недопустимо. Но он боялся объяснений с ними, боялся видящих насквозь глаз отца Инги.
Покончив со сборами, Гарри почти участливо посмотрел на ту, что так опрометчиво, так безоглядно и искренне доверилась ему.
– Не расстраивайся, малыш. Ты еще встретишь своего парня и будешь с ним счастлива. Постарайся вычеркнуть меня из своей жизни. Забудь, как-будто меня и не было вовсе.
– Потоптавшись на месте, он подхватил сумку и поспешно вышел. Слабо хлопнула входная дверь. А через минуту послышался шум заводимого мотора.
Не меняя позы и не ложась в постель, Инга так и просидела до утра, будто и впрямь ее насмерть заморозили изнутри и снаружи. Медленно светлело небо, переливая звездную черноту в фиолетово-алые тона. Там, за окном начинался новый день, продолжалась жизнь. А для Инги все кончилось, все остановилось. Ее чувства, ее мысли, ее взгляд были погружены в сплошную, беспросветную черноту.
В комнату заглянула уже одетая Лана.
– Доброе утро. Ты чего сидишь, как истукан? Нам же уже пора выходить.
Она не шевельнулась и ничего не ответила.
– Ин-га! Никак сидя спишь?
– Лана зашла в комнату, заглянула в пустые глаза дочери. В ней шевельнулась тревога и дурное предчувствие. Она взяла Ингу за плечо, потормошила. Плечо было неестественно жесткое и холодное.- Господи, да ты вся замерзшая, как льдышка!
– всполошилась Лана, ощупывая тело дочери, укутывая ее одеялом.
– Как давно ты так сидишь? А где Гарри? Он, что, не приходил ночевать? Да скажи же хоть что-нибудь!