Шаманский бубен луны
Шрифт:
— Поздравляю, — Ася с досадой глянула на порванный сапог, потащила с полки кеды. В кедах уже холодно, но не так сыро.
— Я вот тут подумала, — тараторила Вера, дожидаясь пока Ася зашнурует кеды, закроет дверь, повесит ключ на шею. — Я сама сделаю свой бубен.
— Зачем? — удивилась Ася.
— Мне надо. Давай зайдем к шаманке, я спрошу, как правильно делать.
— Без меня. Ладно?
— Вот всегда ты так! — с отчаянием крикнула Вера и заторопилась вперед.
— Ну подожди, — прибавила шаг Ася. — Ну успокойся. Ну вроде бы все наладилось.
— Все? — воскликнула Вера, разворачиваясь
Ася развела руками.
— И поэтому я хочу бубен, — продолжила Вера. — И больше меня не отговаривай. Иначе поссоримся.
Ася кивнула и покорно поплелась за ней.
До УПК далеко, полчаса ходу. И все равно Ася с радостью туда ходила. Здание бывшей школы поражало ничем не истребимым ощущением домашнего уюта: пахло биляшами, компотом. В коридорах было тихо и свежо. В окне лестничной площадки осенним золотом горела береза.
УПК обеспечивал возможность старшеклассникам трех близлежащий городов: Новый город, Верхняя Губаха, Нагорная — получить рабочую профессию без отрыва от обучения в средней школе. Первые этажи были отданы под столярные мастерские, на втором разместился класс художников-оформителей, цеха швей-мотористок и швей-трикотажниц.
В начале учебного года Вера Мамонтовна собрала заявки на профессию. Мальчикам предлагалось: столяр, плотник, токарь, художник-оформитель. Девочкам: швея-трикотажница, швея-мотористка, художник-оформитель. Ася записалась на художника-оформителя, считала себя талантливой. Вера пошла в швеи-трикотажницы.
На восемь мест группы художников набралось двенадцать человек.
Инесса Сергеевна — мастер художников-оформителей (в УПК не было учителей) выставила натюрморт: чайник, кувшин. В кувшин воткнула сухой пучок осоки. Велела рисовать. На работу дала четыре часа.
Ася старалась. Она не имела понятия о построении, контуре, конструкции предмета. Рисовала как умела. Круглый чайник, чуть выше кувшин, тень от окна. Все делала как донес учитель по рисованию. А так как рисование не считался основным предметом, то ученики его не уважали и до кучи игнорировали учителя — заслуженного художника. Учитель что-то чертил на доске, а в классе стоял гул. Ася скорее видела, чем слышала, о чем говорил учитель.
Через четыре часа мастерица выставила на полу в коридоре все рисунки, велела выбрать достойный. Единогласно выбрали Асину работу. Она выделялась своей яркостью, законченностью, особенно на фоне других. Одна работа вообще походила на художества Остапа Бендера. Ася возгордилась. Мастерица фыркнула, потащила Асин рисунок в класс.
Просторная комната, на стене портреты классиков, с потолка свисали люстры, предательски высвечивали изъяны. Мастерица ходила вдоль доски и доказывала ученикам, как они неправы: — Дело в том, что носик у чайника ниже ватерлинии, тень крохотная, непонятно откуда идет свет, то ли с потолка, то ли от окна, штриховка персонального цвета предметов не отображает материал изделия, плюс к тому же эти две громоздкие фигуры, выпирающие из общей композиции, а эта глубокая космическая дыра между ними, да мы просто в ней разобьемся! Обратите внимание на эту осоку, висящую в воздухе! — Она волшебная? — этот вопрос был адресован Асе. Даже если бы она ответила, в общем грохоте хохота ее бы не услышали. — Ну и конечно, — продолжала порку мастерица — Грязь по всей работе. Радость следственному комитету (хохот), отпечатки по всей поверхности (истерика). — Самым оглушительным и разрушительным был смех девицы в полупрозрачной белой блузке. Ася сразу ее возненавидела.
— Общий вердикт, товарищи, — продолжала измываться Инесса Сергеевна. — Так рисовать нельзя. Это издевательство над искусством. Такие люди позорят коммунистическую партию, дискредитируют ее завоевания.
Ася не хотела позорить коммунистическую партию и поэтому в следующий четверг вслед за Верой зашла в мастерскую швей-трикотажниц и заняла свободную парту, на которой была установлена странная швейная машинка.
— Ты чего? — удивилась Вера. — Ты же на художника шла?
— Обломалась. Мне тут больше нравится.
— Варвара Сергеевна, у нас новенькая, — крикнула Вера в толпу девиц.
— Группа уже сформирована, — откликнулась невысокая, полноватая дама, в черном кримпленовом платье с рисунком огромной алой розы. Сердцевина цветка приходилась на пупок, а крайние листья обнимали зад.
— Варвара Сергеевна, — заступилась Вера за Асю. — Вам чо, жалко? Пусть будет. Машинка все равно пустует.
— Мне не нужны лишние штрипки, — возмутилась Варвара Сергеевна.
— А чего делать-то? — захныкала Вера. — Это моя подруга Ася Мурзина. Ну не понравилось ей у художников. Вы не берете. Куда ей теперь?
— Ну девочки, загрузили вы меня, — вздохнула мастерица. — Подождите, сейчас попробую решить.
Мастерица вышла из класса, а Вера начала экскурсию.
— У тебя машинка по штрипкам. А у меня первая, строчная. У меня будут карманы. Между нами оверлоки.
Варвара Сергеевна зашла в учительскую.
— Девушки, у меня лишняя. Кто заберет? — Со всех сторон раздались вздохи. Слышно было, как зашуршала бумага, зазвенели стаканы в подстаканниках, захлопали ящики письменных столов. — Ну что мне человека гнать на улицу?
— Господь с тобой! — ужаснулась седовласая женщина у окна, мастер швей-мотористок. — У меня плюс два. Пусть будет плюс три.
— Могу взять себе. — Мастер слесарей показал два пальца. — Или вон у Инессы Сергеевны не хватает двоих.
— Инесса Сергеевна, заберите Мурзину, — вкрадчиво попросила Варвара Сергеевна мастерицу художников. — Она кажется к вам записывалась.
— А, это та обиженка? Да ну ее. Какая-то травмированная с низкой мотивацией.
Мастер слесарей усмехнулся:
— Классика жанра. Надо сначала довести художника до дурдома, а потом делать из него гения.
— На что вы намекаете? — резко отреагировала Инесса Сергеевна. — Кого это довели до дурдома?
— Ван Гога…
Ася молчала всю дорогу, пока Вера не заговорила первой.
— Слушай, а это не Вовка Шилков? С кем это он?
На другой стороне улицы в тени осенних тополей шли двое. Он осторожно держал ее пальцы. Она, уткнувшись носом в широкий шарф, шла рядом. Из-под пальто постоянно мелькали стройные ножки в капроне и сапогах-чулках. Ветер трепал ее длинные светлые волосы, девушка поправляла, кокетливо улыбалась. Это была красавица, уже созревшая для любви и обольщения.