Шайкаци
Шрифт:
– Да я ж без претензий. Прилетел – добро пожаловать в нашу чертовщину.
– Про Оранжерею-то скажи, – напомнил Ли.
– Оранжерея попросту не пустит вооруженных бомбами разведчиков Порта на территорию, которую считает своей. До норы мы прошли через дыры, которые оставил Мафусаил, минуя блокпост. Но скоро стерва узнает о том, что мы прибрали их мусор, и рано или поздно возле там появятся их разведчики.
– И что они сделают? Нападут на вас за нарушение границы? – с каким-то неприятием, как нечто абсурдное предположил Кир.
– Ну, это зависит от того, кого ты встретишь, – меланхолично прикидывал Бардзо. – Какой-нибудь ублюдок вроде Газо продырявит тебе башку, не
Бардзо развернул на столе галерею. Он задержался на снимке поверженного Мафусаила. С волнением Кир разглядывал еще существо, которое мог бы встретить в коридорах Шайкаци. Создание действительно напоминало дерево: волокнистые коричнево-зеленоватые конечности, высохшее туловище-ствол, пальцы на руке, поднятой над телом в посмертном изломе, напоминают тонкие отростки ветвей. Чудовище сильно разломало взрывом. Из развороченного бока вывалилась какая-то ветошь, как будто матерчатые мешочки, служившие Мафусаилу органами. Весь он был опален, по краям многие раны тлели углем. Одну руку ему грубо выворотило, остатки конечности торчали щепками. Кир замечал в свете фонаря красноватые оттенки – по жилам существа медленно и тонко, но текла кровь.
Другой снимок. Посмертный портрет Мафусаила. Узкое вытянутое лицо того же болотистого оттенка, как будто лишенное кожи или имевшее кожу столь тонкую, что проглядывались все жгуты мышц. Глаза остались открытыми, мелкие, с болезненно неровной поверхностью, с коричневыми белками. Провалившийся нос и тонкие черные губы, приоткрывшиеся в болезненной гримасе и показавшие гнилушки зубов. Серебристые волосы облетели, лишь отчасти сохранившись неухоженным кустом бороды и космами на голове.
К Киру пришло неуютное понимание того, что во всем этом сохранились человеческие черты. Сейчас это было лицо чего-то древнего, затерянного во времени, как мумия, уставшего, но сохраненного, чтобы двигаться, дышать, бесконечно живущего за мгновение до смерти и затягивавшего все вокруг в чудовищную пропасть небытия. Но было ли это создание таким изначально?
– Это ведь похоже на человека… – пробормотал Кир.
–А у меня тень от члена похожа на профессора в котелке, – отозвался Бардзо, заставив Ли поморщиться от этой образности. – На Шайкаци чертовщину ты встретишь любой формы. Хрен знает, что это такое. Говорят, что Мафусаил – это воплощенное время. Секунда, за которой гонялись на Зейко. В таком случае эксперимент мы закончили, пора нас забирать, а? – подмигнул он Киру.
– Кто говорит-то? – скучающе спросил Ли.
– А, был в тех краях один мужик. Еще давно. Все наблюдал, выяснял, как к нему подобраться. Ха! Вот как, – тронул Бардзо бомбу. – Ну и, короче, объявил, что происходящее является темпоральным коллапсом, зафиксированным в мировой линии объекта «Мафусаил».
– Вот все и прояснилось, – кивнул Ли.
– На блокпосте каждый раз это цитируют, когда разговор о Мафусаиле заходит. В честь этого шизика еще черту какую-то назвали возле Оранжереи.
– Сайкева, – машинально сказал Кир.
– Ага, – с любопытством взглянул Бардзо. – Ты смотри, а он смышленее тебя, Ли, скоро тебя попрут из отряда.
– Да пошел ты, Бардзо, – окрысился Ли.
– А откуда ты знаешь про эксперименты на Зейко? – перебивая конфликт, спросил Кир.
– Ну, мы на посту с ребятами сидели, болтали об этом. Где у нас темпоральные коллапсы? На Зейко! Ловили они эту секунду да поймали. Материализовалась в Мафусаиле. А все происходящее на станции – сопутствующий ущерб. Сам понимаешь: секунды выдирать дело такое.
– Теоретики, – проворчал Ли, взяв себя в руки. – А как до практики доходит – лишь бы взорвать.
– А о проекте «Имир» Сайкева говорил?
– Ба, какая осведомленность, – сказал Бардзо, впрочем, уже не удивленный. – Нет, не говорил. Но в Общине мне доводилось встречать некоего общительного типа по имени Владлен. Видимо, мы оба его знаем.
– Вам не надоело смотреть на эту рожу? – осведомился Ли, указывая на портрет Мафусаила. – Листай дальше.
Одно фото захватило странный участок стены, который был поврежден, но явно не взрывом. Металл здесь истончился, был разъеден, осыпался и приобрел неестественные цвета, как от разрушительного химического воздействия. «Тут проходил Мафусаил, – пояснил Бардзо. – Вещи стареют возле него, но после идет обратный процесс. Идет плохо, как видишь» – «А человек?» – «Тоже плохо, парень. Если задержаться, химические процессы разрываются и клетки разваливаются. Это так себе восстанавливается. Даже щеки не розовеют».
Они перенеслись к другому проходу. Неровное отверстие, точно проделанное потоком кислоты. Края как вычурный орнамент, вокруг радужные цвета искалеченного металла, коррозия. Они пробрались через несколько других таких дыр, мимо помещений, в которых угадывались жилые комнаты, и наконец пришли в обиталище чудовища.
Это тоже была квартира, но воздействие Мафусаила превратило ее в жуткий экспонат, как если бы можно было подвергнуть пытке помещение. Мебель сгнила, изогнулась, расщепилась, пол взбугрился, покрылся проплешинами порчи, прахом лежали недолговечные вещи, на покореженной дверце шкафа угадывался силуэт одежды, слипшейся с поверхностью, а после осыпавшейся вниз; осталась висеть искривленная вешалка. В центре комнаты зияла дыра метра два диаметром, окруженная вывернутым и расслоившимся металлом, покрытым вековой ржавчиной. Она была обложена дряхлеющей ветошью, вроде гнезда.
– А вот еще кое-что нашли, но это уж не знаю, кому интересно будет, – Бардзо залез в карман и аккуратно достал клочок бумаги. – Там целая папка была, но вся истлела и рассыпалась, как только дотронулись. А этот листок вылетел и был в самом дальнем углу, и то не весь сохранился.
– «Метрика Геделя может быть применима, если реликтовая складка действительно нарушила известную топологию так, как это следует из приведенных ранее значений», – прочитал Ли на пожухлом листе. – Захватывающе.
– «Имир», – сказал Кир.
– Чего «Имир»? – не понял Ли.
Кир постучал пальцем возле документа. В углу бумага была помечена восходящим кругом со знаком бесконечности на нем.
– Это проект «Имир». Его символ.
– Ну, это было бы неудивительно, – сказал Бардзо. – Ученые с Зейко, в основном, жили рядом с Ажурной аллеей, а это как раз неподалеку.
Втроем они вытаращились на этот знак, словно это что-то им объясняло.
– Так значит, в одной из квартир исследователей Зейко жили исследователи Зейко, – распрямился Ли. – Мы молодцы.
– Мы и фотку тех, кто жил тут, нашли, – открыл изображение Бардзо. – Точка доступа, видимо, в стороне, не сгнила, взяли из сети.
Мужчина и женщина сидели на скамье в осеннем лесу. Простая отметка их общего счастья: улыбки, объятия. За деревьями, на соседней тропе, виднелись фонари, начинавшиеся строгим станом, но выше распускавшиеся изящным узором, в центре которого покоились шары ламп.
– О, это же Ажурная аллея и есть! – узнал Ли. – Когда там осень была?
– Как раз началась несколько дней назад. Так что до этого четыре месяца назад. А они, получается, еще раньше фоткались.