Шайтан-звезда (Книга вторая)

Трускиновская Далия Мейеровна

Маймун ибн Дамдам был краток, да Грохочущему Грому и не требовалось долгого повествования.

– О шейх, а что ты скажешь о том, чтобы открыть для этого несчастного Врата огня? – спросил он. – Мы, ифриты, наполнены темным пламенем, и я знаю заклинания, чтобы увеличить приток этого пламени. Давай объединим усилия – и я создам себе товарища, который полетит рядом со мной, и я буду крушить, а он – спасать!

– Решение принадлежит тебе, о благороднейший из ифритов, – кротко отвечал Гураб Ятрибский. – Я же сделаю все,

что в моих силах, чтобы ты мог осуществить свой прекрасный замысел.

– Тогда приготовь свои заклинания, я приготовлю свои, – сказал Грохочущий Гром.

Этого разговора Хайсагур уже не слышал, и потому он был крайне изумлен, когда за спиной у него раздался грохот, как будто камни покатились по откосам, но не вниз, как полагалось бы, а вверх.

Он обернулся и увидел, что ифрит запрокинул голову, и высунул язык, и из его языка в небо уходит острый и тонкий розоватый луч, а шум происходит из горла Грохочущего Грома, которое набухает и опадает прямо на глазах. Зрелище это было отвратительное, Хайсагур недовольно фыркнул – и тут же ахнул.

Луч, уйдя в заоблачные просторы, уперся там в нечто тяжелое, и налился весом, и оказался слишком тяжел для ифрита, который рухнул на землю, удерживая задранную голову с большим трудом. Сверху по лучу, как бы раздувая его изнутри, быстро поплыл сгусток света, лилового с черными язычками, окруженный дымным облачком.

Гураб Ятрибский, ждавший этого мига, воздел руки к небесам и заговорил на неизвестном Хайсагуру языке, заговорил крайне убедительно, и он остановил сгусток в его скольжении, и подвел снизу свои руки, и взял его, и как бы снял с розового луча.

Не желая расставаться со сгустком, луч изогнулся, а Гураб Ятрибский опустился на колени.

Рядом рухнул наземь аль-Яхмум и забил копытами по воздуху. Казалось, он не желал подпускать к себе близко лиловое пламя.

Гураб Ятрибский, уворачиваясь от копыт, пал на шею коню, и сгусток остался в одной его руке, правой, а левую он протянул к пасти аль-Яхмума, и завел большой палец за губу, и оттянул ее в том месте, где между конскими зубами был промежуток, и протиснул палец, и, заставив коня разжать челюсти, ухватил его за язык. Тут же он соединил конский язык и пламя.

Едва старый фалясиф успел скатиться с конской шеи, как аль-Яхмум вскочил на ноги и заржал, высоко задрав морду.

Тонкий и острый зеленоватый луч вырвался из его пасти и пошел бестолково блуждать по ночному небу.

Ифрит, от которого к конской пасти тянулся не пожелавший отцепиться от сгустка лучик, на коленях подполз к аль-Яхмуму, с трудом поднялся и сжал его шею в каменном объятии, ухватившись за гриву и натянув ее так, чтобы огненное копье из конской глотки устремилось прямо ввысь.

Сразу же рядом оказался и Гураб Ятрибский.

Громко читая заклинания, он помог Грохочущему Грому удержать коня на месте.

Очевидно, они умудрились нашарить лучом некое

место, служившее источником огня и света, потому что по зеленоватому лучу потек вниз другой сгусток, ослепительно-белый, и чем ближе к земле – тем стремительнее было его движение. Став величиной с большое яблоко, он исчез в конской глотке, а сверху неслись по лучу другие сгустки, сверкающие и бесчисленные, и пропадали в конском теле, от чего оно содрогалось. Но ифрит и старый фалясиф крепко держали аль-Яхмума.

– Довольно! – произнес вдруг Грохочущий Гром. – Иначе его оболочка не выдержит!

Он отступил в сторону, то же сделал и Гураб Ятрибский.

Аль-Яхмум метнулся вправо и влево, заржал – и его ржание было подобно стону.

– Ты погубишь коня, о несчастный! – крикнул Гураб Ятрибский. – Ради Аллаха, покинь его! Разве тебе там жить полюбилось? Он же не вынесет этого огня!

Ифрит, которого все еще соединял с конем слабый бледно-лиловый луч, послал по нему цепочку искр. Дойдя до конской пасти, они как бы пережгли основание зеленого луча – и он, оборвавшись, растаял. Одновременно с этим раздался крик боли и восторга.

Очертания конского тела заколебались, задвоились и от него как бы отделился бледный образ, подобный человеческой тени. Он налился золотым блеском, блеск родил завитки прекрасных узоров – и рядом с конем оказался юноша, сын четырнадцати лет, красивый и прелестный, стройный и соразмерный, в парчовом халате и прекрасном тюрбане.

– Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммад – пророк Аллаха! – провозгласил он, воздев руки к небесам.

– Привет, простор и уют тебе, о Маймун ибн Дамдам, – сказал, утирая пот со лба, Гураб Ятрибский. – Ну и досталось же нам…

– Я чуть не сгорел из-за твоей глупости… – проворчал ифрит, к немалому удивлению Хайсагура, делая то же движение. – Но мы совершили это… Да, мы совершили это, о шейх!

Вдруг он уставился на Гураба Ятрибского с яростью и раскрыл рот для проклятий.

– Ты доблестно выполнил свое предназначение, о благородный ифрит, – как бы не видя страшного оскала, сказал тот. – Ты разрушил злое заклятие и ты погубил тех, кто наложил на Маймуна ибн Дамдама это заклятие! А теперь – лети к Пестрому замку, о прекраснейший и могущественнейший из ифритов, и сравняй его с землей, и сотвори наилучшие в мире руины и развалины!

– Ко мне, ко мне, о Хайсагур! – крикнул Маймун ибн Дамдам и взмахнул полами своих златотканых одежд. Встав над его плечами, они обернулись в сверкающие крылья. Он взмыл вверх – и сразу же с ним поравнялся Грохочущий Гром.

– Гибель Пестрому замку! – прогрохотал он, устремляясь вперед, подобно горшку с греческим огнем, выпущенному из метательного орудия.

– Где ты, о Хайсагур? – взывал джинн, вися между тем над головой Гураба Ятрибского. – Я возьму тебя с собой!

– Возьми меня! – прокричал старый фалясиф.