Шереметьево
Шрифт:
«Рыбку» я, конечно, подбирать не стал, а вот мутант, похоже, обиделся. Залез в сумку и молчал минут двадцать, пока я ехал по очень трудному участку шоссе, разбитому и раскрошенному донельзя. Правда, потом Рудику это надоело. Высунув хмурую морду, он сказал:
– Тут лучше объехать.
И правда, ландшафт впереди менялся на глазах, все больше напоминая сердце чернобыльской зоны, или что-то типа того. Трава стала не просто сероватой, а почти черной. Редкие кусты и деревья смахивали на красно-коричневые мумии – такой становится растительность, отравленная большой дозой радиации. День был пасмурный, тучи полностью закрыли солнце, и можно было заметить, как красноватые ветви слабо
А чуть дальше шоссе заканчивалось, будто его обрезали, словно нитку. Мне не нужно было дополнительных пояснений, чтобы понять – передо мной гигантская воронка от взрыва ракеты, за прошедшие годы занесенная землей, песком и мусором.
– Старики говорили, что много лун назад люди увидели в волшебном зеркале, как на них летит смерть. И тогда отсюда взлетели несколько огненных стрел, – проговорил Рудик. – А потом сюда упала та самая смерть, которую они увидели в зеркале. Очень плохое место. До сих пор тут все мертвое, но в то же время живое…
Я молчал, направив половинку бинокля в сторону центра воронки, диаметр которой был около километра. Молчал, закусив губу, потому что там, возле другого края воронки… двигались человеческие фигуры.
Двигались они неестественно медленно, и каждое их движение было отчетливо видно, так как они светились, будто отлитые из расплавленного металла. Они шли строем, поднимая руки в такт шагам, и я видел, как на месте их ртов синхронно возникают провалы. Солдаты беззвучно пели строевую песню, пели ее уже двести лет, и не было конца их дороги… В какой-то момент воздух слегка сгустился, картинка дернулась – и взвод, идущий в никуда, переместился назад, словно кто-то невидимый отмотал кинопленку обратно.
И солдаты пошли снова…
– У тебя кровь, – раздался справа голос Рудика. – Поехали, а? Плохое место, очень плохое. Никто сюда не ходит.
Я слизнул кровь, выступившую из закушенной губы, и солоноватый вкус во рту немного привел меня в чувство. Как там Рудик сказал? «Отсюда взлетели несколько огненных стрел, а потом сюда упала смерть»? Не упала, а, вернее, прицельно поразила воинскую часть, обслуживающую, скорее всего, стратегические комплексы с межконтинентальными баллистическими ракетами. И теперь здесь вечно маршируют сверкающие солдаты… И где-то там, за океаном, возможно, тоже идут в никуда люди, не сумевшие вовремя остановить своих зарвавшихся правителей…
Объезд по весьма пересеченной местности занял около часа, зато потом, когда мотоцикл выехал на шоссе, началось одно сплошное удовольствие. То ли повышенный радиационный фон подействовал, то ли асфальт тут положили какой-то особенно «вкусный» для крыш-травы, да только шоссе под колесами было просто загляденье… Километров сорок отмахали не глядя меньше чем за час, когда вокруг начало смеркаться… «“Отмахали”, надо же, – усмехнулся я своим мыслям. – Да ты, Снайпер, похоже, реально этого примата к себе в попутчики записал. Ладно, пусть пока сидит себе в сумке. При случае отдам зверюшку в хорошие руки».
Признаться, слабо представлял я, какие такие руки в постап-мире могут оказаться настолько хорошими, чтобы принять на постоянное жительство вредного мутанта в качестве домашнего питомца. Это ж не кошка, которая только ест, спит, мяукает, иногда разрешает себя гладить, и гораздо более часто оставляет на конечностях хозяев длительно незаживающие царапины. Это реально практически человек в теле плюшевой игрушки, к которому, наверно, надо относиться
Да ну на фиг такие заморочки! Если к Рудику нужно относиться как к человеку, то самое лучшее, что я могу для него сделать – это высадить около Москвы. Там он точно не пропадет. Чтоб неместный в Подмосковье с голоду сдох – это или чудо должно произойти, или он все-таки местный ленивый бомж, зачем-то замаскировавшийся под приезжего…
Есть у меня такое свойство – развлекать себя мыслями ни о чем во время нудной работы. А что может быть нуднее езды на мотоцикле по шоссе, справа и слева от которого пейзаж мрачный, унылый и однообразный до тошноты. У нас в России вообще, что до Последней Войны, что после нее дороги от одного населенного пункта до другого примерно одинаковы. Бескрайние поля, похожие на гигантские столы, на которые кто-то очень избирательно понатыкал островки леса, озера, похожие на давно немытые зеркала, и крохотные деревушки, смахивающие на наборы спичечных коробков. Правда, сейчас они все были сгоревшими. То ли дорожные бандиты постарались, то ли каких-то тварей, привлеченных запахом человечины, сами жители сожгли в собственных домах, а потом ушли куда глаза глядят. Тяжелое зрелище, а когда оно тянется километрами, так вообще труба. Настроение в ноль, и одно желание – поскорее добраться хоть до чего-нибудь, отличающегося от этого унылого пейзажа, где было бы за что зацепиться взгляду.
Как известно, желания имеют свойство исполняться. Впереди замаячили какие-то развалины, которые шоссе пересекало, словно застарелый шрам. Ну и отлично! Найдем там спокойное место, и заночуем. Все лучше, чем в чистом поле до утра от ветра ежиться. Тем более, что в воздухе явственно пахло дождем, того и гляди хлынет…
Однако мой спутник, несмотря на тряску, до этого благополучно дрыхнувший в сумке, проснулся и обеспокоенно завозился.
– Где это мы?
– Да уже без понятия, – признался я. – Давно целых дорожных знаков не видел. Город какой-то впереди, вернее, то, что от него осталось. Найдем там какую-нибудь нору и переждем в ней до утра…
– Плохая идея, – качнул ушами Рудик. – Старики говорили про это место на юге. Сюда зонные свозили шкуры моих соплеменников.
– В таком случае, действительно, место неважное. Но нам по-любому ночевать где-то надо. Да и не объехать эти развалины. Видишь – справа вода, слева – болото. А сверху сейчас дождь польет. Поэтому выбора у нас нет.
Действительно, справа раскинулось огромное озеро, темное, с красноватым отливом, словно наполненное кровью. А слева все обозримое пространство занимала характерная растительность – камыши на вроде бы ровной земле, сплошь затянутой серым мхом, на которой то тут, то там словно невзначай наблюдаются лужи. Болото, конечно, пытается их маскировать ряской, но не всегда это у него получается. Особенно, когда в топь забредает кто-то массивный, типа жука-медведя или биоробота. Правда, из этого болота торчал не скелет мутанта, и не ржавый остов полуразумной боевой машины, а башня танка, сплошь облепленная ржаво-красными лишайниками. Похоже, болото яростно пыталось растворить демаскирующий объект, но быстро уничтожить толстенную броню оказалось не так-то просто…
Развалины впереди были, конечно, не чета московским. Двух-трех, максимум пятиэтажные дома, никаких тебе высоток или небоскребов. Причем пятиэтажки просели и обвалились более чем значительно, от многих вообще только кучи бетонных перекрытий остались. А вот многие низкорослые дома были практически целыми. Судя по их архитектуре, строили их веке в девятнадцатом – начале двадцатого. И, получается, возвели на века. Стены в три кирпича это вам не хухры-мухры, их из пушки-то не сразу разберешь.