Шестая жена короля Генриха VIII

Мюльбах Ф.

– В таком случае ваш враг, оскорбив вас, останется ненаказанным? – спросил король. – Нет, нет, миледи, никто не посмеет сказать, что в моем государстве существует человек, которого я избавил бы от заслуженного наказания. Мы подвергнем его другому наказанию. Он называет себя поэтом и часто хвастался, что владеет своим пером в таком же совершенстве, как и языком. Итак, Джон, докажи нам, что ты – не лгун. Я приказываю тебе к большому придворному празднеству, которое должно состояться через несколько дней, написать новую интерлюдию, но такую, слышишь ли, Джон, чтобы она была в состоянии развеселить

самого угрюмого человека и заставить так искренне смеяться этих дам, чтобы они совершенно забыли о своем гневе.

– О, – жалобно протянул Гейвуд, – какое это должно быть двусмысленное и неприличное стихотворение, если необходимо развеселить и заставить смеяться наших дам!… Да, ваше величество, чтобы понравиться нашим красавицам, мы должны немного позабыть о женской стыдливости и попытаться сочинять в духе этих дам, то есть в самом непристойном тоне.

– Вы – негодный человек, – крикнула леди Джейн, – грубый, лицемерный шут!

– Граф Дуглас, ваша дочь говорит с вами, – спокойно заметил Джон Гейвуд. – Она очень ласкова с вами, эта ваша нежная дочь…

– Итак, Джон, – сказал король, – ты слышал мое приказание и исполнишь его? Празднество должно было состояться через четыре дня, но я откладываю его еще на два дня. Значит, через шесть дней ты должен написать новую интерлюдию. А если он этого не исполнит, миледи, вы отхлещете его до крови, и на этот раз без всякого условия.

В это время со двора донеслись звук охотничьего рога и топот лошадиных ног.

– Ее величество возвращается, – сказал Джон Гейвуд с радостно сияющим лицом, причем его злорадно-насмешливый взор обратился на леди Джейн… – Вам, миледи, не остается ничего более, как исполнить свой долг и идти на парадную лестницу встречать вашу повелительницу, так как, по вашим недавним мудрым словам, королева еще жива.

Не ожидая ответа, Джон Гейвуд стремительно бросился через залы к лестнице навстречу королеве. Леди Джейн посмотрела ему вслед мрачным злобным взором, а когда медленно повернулась к двери, чтобы идти встречать королеву, тихо прошептала сквозь стиснутые губы:

– Шут должен умереть, так как он – друг Екатерины.

VII

ВЕРНЫЙ ДРУГ

В это время королева подымалась по ступеням большой парадной лестницы и, приветливо улыбнувшись, поздоровалась с Джоном Гейвудом.

– Ваше величество, – громко сказал он, – от имени его величества короля я должен сообщить вам несколько секретных слов.

– Секретных слов? – повторила Екатерина, остановившись на площадке дворцовой лестницы. – В таком случае я попрошу мою свиту отступить; мы должны принять секретного посла.

Королевская свита молча и почтительно отступила назад, а королева и Джон Гейвуд остались стоять на площадке.

– Теперь говорите, Джон! – сказала Екатерина.

– Ваше величество, обратите внимание на мои слова и глубоко запечатлейте их в вашей памяти! Против вас составлен заговор, и через неделю, в день большого придворного праздника, он созреет для исполнения. Поэтому обращайте внимание на каждое произносимое вами слово, даже на каждую вашу мысль. Опасайтесь каждого неосторожного шага, так как вы можете быть уверены, что вас всегда подслушают. А если бы вам для чего-нибудь понадобился верный друг, не доверяйтесь никому, кроме меня. Поверьте, большая опасность грозит вам, и только умом и осмотрительностью вы можете избавиться от нее!…

На этот раз королева не рассмеялась над предостерегающим голосом друга. Она стала серьезна и даже задрожала.

– В чем состоит этот заговор? – с трепетом спросила она.

– Я еще не знаю этого; я знаю только, что он существует, – ответил шут. – Но я допытаюсь, и если ваши враги тайно подсматривают за вами, то и я сделаюсь шпионом, чтобы наблюдать за ними.

– Против меня ли одной направлен этот заговор? – спросила Екатерина.

– Против вас и против вашего друга, ваше величество!

Екатерина, вздрогнув, спросила:

– Против какого друга, Джон?

– Архиепископа Кранмера.

– Ах, архиепископа Кранмера? – повторила королева с облегчением. – И это все? Только его и меня преследуют наши враги?

– Только вас двоих, – печально ответил шут, очень хорошо понявший вздох облегчения королевы и догадавшийся, что она опасалась за другого. – Но помните, ваше величество, что гибель Кранмера будет и вашей гибелью; если вы защищаете архиепископа, то и он защищает вас пред королем – вас, ваше величество, и ваших друзей.

Королева слегка дрожала, и краска на ее щеках стала ярче.

– Я всегда буду помнить это и всегда буду верным другом ему и вам, так как вы оба – не правда ли? – мои единственные друзья.

– Нет, ваше величество, я говорил вам еще о третьем – о Томасе Сеймуре.

– О, он! – воскликнула Екатерина с прелестной улыбкой, а затем вдруг заговорила тихо и быстро: – Вы сказали, что я никому не должна доверять здесь; хорошо! Я хочу дать вам доказательство моего доверия. Ждите меня сегодня ночью около двенадцати часов в зеленом зале, прилегающем к саду. Вы будете моим спутником в опасном похождении. Есть ли в вас достаточно мужества, Джон?

– Настолько, чтобы умереть за вас, ваше величество!

– Тогда приходите, но возьмите с собой оружие!

– Слушаю! И это – все, что вы прикажете мне на сегодня?

– Все, Джон. Вот что еще, – добавила Екатерина нерешительно, слегка покраснев. – Если вы случайно встретите графа Сэдлея, то можете передать ему поклон от моего имени.

– О! – печально вздохнул Джон Гейвуд.

– Он сегодня был моим спасителем, Джон, – добавила королева, словно извиняясь, – и вполне понятно, что я могу выказать ему благодарность, – и, приветливо кивнув шуту головой, она направилась к главному входу дворца.

Джон печально опустил голову на грудь. Но вдруг он услышал позади себя голос, тихо назвавший его по имени, а когда он обернулся, то увидел молодую принцессу Елизавету, поспешными шагами приближавшуюся к нему.

Теперь, стоя пред Джоном, она казалась не гордой, повелительной принцессой, а только робкой, краснеющей девушкой, колеблющейся доверить чужому слуху свою первую девичью тайну.

– Джон Гейвуд, – сказала она, – вы часто говорили, что любите меня, и я знаю, как моя бедная, несчастная мать доверяла вам, даже призывая вас в свидетели своей невиновности. Тогда вы не могли спасти мою мать; не хотите ли теперь послужить дочери Анны Болейн, быть ей верным другом?