Шестая жена короля Генриха VIII

Мюльбах Ф.

– Я хочу этого всем сердцем, – торжественно произнес Гейвуд, – и клянусь Господом Богом, что вы никогда не найдете во мне изменника!…

– Я верю вам, Джон, я знаю, что могу довериться вашему слову! – воскликнула принцесса Елизавета. – Итак, слушайте, я скажу вам свою тайну – тайну, которой, кроме Бога, никто не знает и раскрытие которой могло бы привести меня к эшафоту. Поклянитесь мне, что никогда, никому, ни под каким предлогом, ни из-за каких соображений вы не скажете о ней ни слова, даже на своем смертном одре и на исповеди.

– Клянусь вам, принцесса, клянусь памятью вашей матери, никогда не выдать ни одного слова из того, что вы мне скажете!

– Благодарю вас, Джон. Теперь наклонитесь

ближе ко мне, чтобы воздух как-нибудь не подхватил моих слов и не отнес их дальше. Джон, я люблю! – Она увидела полуудивленную, полунедоверчивую улыбку, заигравшую на губах Джона Гейвуда, а затем продолжала с большим одушевлением: – Ах, вы не верите мне? вы думаете о моих четырнадцати годах и полагаете, что дитя еще ничего не знает о чувствах молодой девушки? Но вспомните, Джон, что молодые девушки, вырастающие под жгучими лучами южного солнца, рано созревают и становятся женщинами и матерями, когда должны бы быть еще невинными детьми. Я – также дочь юга, но только мое сердце созрело не под влиянием лучей счастья, а под действием страдания и горя. Поверьте мне, Джон, я люблю. Жгучее, всепожирающее пламя бушует во мне, это – мое наслаждение и в то же время мое страдание, мое счастье и моя будущность. Король отнял у меня блестящую и славную будущность, так я хочу сохранить право по крайней мере на счастливую жизнь. Так как я никогда не буду королевой, я стремлюсь быть хотя бы счастливой и любимой женщиной. И если мне суждено жить во мраке и неизвестности, то мне не должны препятствовать украсить цветами это бесславное существование и осветить его звездами, блистающими ярче, чем королевская корона.

– О, вы заблуждаетесь насчет самой себя, – печально сказал Джон Гейвуд. – Вы выбираете одно только потому, что другое вам недоступно; вы хотите только любить, потому что не можете властвовать, а так как ваше сердце, жаждущее славы и почестей, не находит другого удовлетворения, то вы хотите утолить его жажду другим напитком, хотите предложить ему любовь вместо опиума, которым оно успокоило бы жгучие страдания. Поверьте мне, принцесса, вы еще сами не познали себя. Вы не родились, чтобы быть только любящей супругой; ваш лоб слишком высок и горд, чтобы носить лишь миртовый венец. Обдумайте хорошенько свои поступки, принцесса!… Не поддавайтесь влиянию страстной крови вашего отца, бушующей также и в ваших жилах!… Сообразите все, прежде чем действовать. Ваша нога еще стоит на одной из ступеней трона; так удержите свое место! Тогда следующий шаг подвинет вас еще на ступень вперед. Не отказывайтесь добровольно от своих законных прав, но выжидайте с терпением для возмездия и правосудия. Нет ничего невозможного в том, что тогда вы получите блестящее и полное удовлетворение. Вы, принцесса Елизавета, можете еще когда-нибудь сделаться королевой, конечно, если вы не перемените своего имени на менее славное и высокое.

– Джон Гейвуд, – сказала она с очаровательной улыбкой, – ведь я говорю вам, что люблю его.

– Ну, так любите его, но делайте это в тишине, не говорите ему ничего и учитесь скрывать свои чувства!

– Джон, он уже знает об этом!…

– Ах, бедная принцесса, вы – еще ребенок, с улыбкой храбро хватающийся за огонь и обжигающий себе руки, так как он не знает, что огонь горит.

– Пусть он горит, Джон, и пусть его пламя перебрасывается через мою голову. Лучше сгореть в огне, чем медленно угасать среди ужасающего смертельного холода. Говорю вам, я люблю его и он знает об этом.

– Ну так любите его, но, по крайней мере, не выходите за него замуж, – недовольным тоном воскликнул Джон Гейвуд.

– Выйти замуж? – с удивлением переспросила принцесса. – Боже мой, об этом я вовсе еще не думала!…

Она опустила голову на грудь и стояла молча, задумавшись.

– Я боюсь, что сделал глупость, – пробормотал Джон Гейвуд, – я внушил ей новую мысль. Ах, ах, его величество король Генрих прекрасно поступил, взяв меня в свои шуты. Именно тогда, когда мы мним себя особенно мудрыми, мы совершаем наиглупейшие поступки.

– Джон, – сказала Елизавета, снова подымая голову и с улыбкой смотря на шута сияющими глазами, – вы совершенно правы; когда люди любят друг друга, они должны соединиться узами брака.

– Но я сказал как раз противоположное, принцесса!

– Хорошо! – решительно воскликнула она. – Все это относится к будущему, теперь же мы займемся настоящим. Я назначила моему возлюбленному свидание.

– Свидание? – с удивлением воскликнул Джон Гейвуд. – Надеюсь, вы не будете настолько безумно смелы, чтобы исполнить свое обещание.

– Джон Гейвуд, – серьезно возразила Елизавета, – дочь короля Генриха никогда не дает обещания, которого она не исполнила бы. В хорошем и дурном я всегда буду держать данное слово, даже если бы это грозило мне гибелью или большим несчастьем.

Джон Гейвуд не осмеливался противоречить далее. В этот момент во всей фигуре Елизаветы было нечто особенное, гордое, истинно королевское, что вселяло ему почтение и пред чем он должен был преклониться.

– Я обещала ему свидание, так как он пожелал этого, – продолжала принцесса, – но я должна сознаться вам, Джон, что к этому склонялось и мое собственное сердце. Не пытайтесь убедить меня отказаться от моего решения, оно непоколебимо, как скала. Но, если вы не хотите помочь мне, – скажите, я поищу другого друга, который любит меня настолько, чтобы заставить замолчать все свои сомнения.

– И который, быть может, выдаст вас, принцесса. Нет, нет, раз вы уже решились и не измените своего решения, никто, кроме меня, не должен быть вашим поверенным! – воскликнул шут. – Скажите же мне, что я должен делать, и я буду повиноваться вам.

– Вы знаете, Джон, что мои покои расположены в том флигеле, который граничит с садом. В моей уборной, за одной из больших картин, я открыла дверь, которая ведет в уединенный, темный коридор; из этого коридора можно проникнуть в башню, которая пустынна и необитаема; никому никогда не приходит в голову зайти в эту часть дворца; там в комнатах царит гробовая тишина, но тем не менее они убраны с чисто королевской роскошью. Там я хочу принять моего возлюбленного.

– Но как он попадет туда?

– О, будьте покойны, я уже давно все обдумала и, пока отказывала моему возлюбленному в его мольбе о свидании, в тиши подготовляла все к тому, чтобы когда-нибудь дать ему мое согласие. Сегодня эта цель достигнута, и сегодня я наконец исполнила его желание, совершенно добровольно и без новой просьбы с его стороны, так как видела, что он уже не имел мужества молить снова. Теперь слушайте! От башни витая лестница ведет вниз, к маленькой двери, через которую можно пройти в сад. У меня ключ от этой двери, вот он. Имея этот ключ, мой возлюбленный должен только вечером не покидать дворца, а остаться в парке; с помощью этого ключа он пройдет ко мне, так как я буду ждать его в большой башенной комнате, расположенной против лестницы. Возьмите ключ, передайте ему, а затем повторите ему все, что я вам сказала!

– Хорошо, принцесса! Остается только назначить час, в который вы пожелаете принять его там.

– Час? – сказала Елизавета, отворачивая свое покрасневшее лицо. – Вы понимаете, Джон, что немыслимо принять его там днем, так как днем за мной все время наблюдают.

– Значит, вы примете его ночью, – печально заметил Гейвуд. – В котором часу?

– В полночь. Теперь вы знаете все; прошу вас, Джон, поспешите и передайте моему возлюбленному мое поручение! Видите, солнце клонится к закату, и вскоре наступит темнота.