Шестая жена короля Генриха VIII

Мюльбах Ф.

– Затем обер-шталмейстер, – ехидно прибавил Дуглас, – и…

– О нем можно бы и не упоминать, – прервал графа Гейвуд. – Само собой разумеется, что обер-шталмейстер должен сопровождать королеву; это для него – такая же обязанность, как для вас повторять песнь вашего родственника-попугая.

– Да, вы правы! – согласился король. – Томас Сеймур должен сопровождать королеву – это также и мое желание. Граф Сеймур – мой верный слуга; он унаследовал эту верность от своей сестры Джейн, моей любимой, в Бозе почивающей королевы.

Он привязан ко мне непоколебимой любовью.

«Очевидно, Сеймура еще рано трогать, – подумал про себя Дуглас. – Король еще верит ему. Поэтому лучше выпустить на сцену кого-нибудь из врагов Сеймура, например, Генри Говарда, а вместе с Говардом достанется, конечно, и королеве».

– Кто же еще сопровождает мою супругу? – спросил Генрих VIII, выпивая залпом еще один бокал вина и разгорячаясь все больше и больше: безумный припадок ревности охватывал его все сильнее и сильнее.

– Кажется, ее величество сопровождает еще граф Сэррей! – самым невинным тоном проговорил Дуглас.

Король нахмурил лоб. Его лицо приняло выражение дикого зверя, бросающегося на свою добычу.

– Это – неправда, – строго возразил Гейвуд. – Графа Сэррея нет в свите королевы.

– Ах, его там нет? Бедный граф, он, значит, очень опечален! – заметил Дуглас.

– Почему вы думаете, что граф опечален? – гневно спросил король.

– Потому что граф Сэррей привык греться лучами солнца, исходящими от королевы, – быстро ответил Дуглас. – Граф Сэррей, подобно некоторым цветам, всегда поднимает голову к солнечному свету и от него получает блеск и жизненные силы.

– Пусть будет осторожнее: как бы солнце не сожгло его совсем! – угрюмо пробормотал Генрих.

– Вы должны завести себе очки, граф, – обратился Гейвуд к Дугласу. – Вы, очевидно, плохо видите и смешали солнце с какой-нибудь планетой, вращающейся вокруг него. Граф Сэррей – очень умный человек, он прекрасно понимает, что было бы очень глупо пялить глаза на солнце, которое лишь может ослепить его. Я знаю, что он довольствуется одной из планет и на эту планету обращены его взоры.

– Что вы хотите этим сказать? – с презрительной гримасой спросил Дуглас.

– Я хочу разъяснить вам, что вы на этот раз спутали свою дочь с ее величеством королевой! – отчеканивая каждое слово, ответил Гейвуд. – С вами случилось то же, что бывает иногда с известными астрономами: вы приняли незначительную планету за солнце.

Дуглас метнул на Гейвуда злобный взгляд, и оба почувствовали, что стали с этого момента заклятыми врагами.

Король не обратил внимания на то, что сейчас произошло. Он был погружен в мрачное раздумье, и приметы приближающейся грозы все резче и резче выражались на его лице.

Он отшвырнул ногой стул, поднявшись со своего места без посторонней помощи. Безумный гнев придал ему силы.

Все придворные встали, и никто, кроме Гейвуда, не заметил того взгляда, которым обменялись между собой граф Дуглас с епископом Гардинером и лордом-канцлером Райотчесли.

«Ах, почему здесь нет Кранмера? – подумал Гейвуд. – Эти трое хищников насторожились; очевидно, они наметили себе добычу. Во всяком случае я напрягу все свое внимание и вовремя увижу, кого они собираются проглотить».

– Обед окончен, господа! – резко проговорил король, и все присутствующие в столовой поспешили удалиться.

Только граф Дуглас, Гардинер и Райотчесли оставались еще в комнате.

Гейвуд незаметно пробрался в кабинет короля и спрятался за тяжелой портьерой, скрывавшей дверь между кабинетом и одной из приемных.

– Пойдемте, господа, в мой кабинет, – пригласил король. – Чтобы нам не было скучно, мы займемся делами, которые послужат для блага моего народа. Граф Дуглас, дайте мне вашу руку!

Король, опираясь на плечо Дугласа, медленно пошел к дверям кабинета, а за ними следовали на почтительном расстоянии Гардинер и Райотчесли.

– Так вы говорите, граф, что Генри Говард осмеливается приближаться к моей супруге? – тихо спросил король.

– Я этого не говорю, ваше величество, – ответил Дуглас. – Я только позволил себе заметить, что Говард всегда старается быть там, где бывает ее величество королева.

– Вы думаете, что он встречает поощрение со стороны королевы? – скрежеща зубами от злости, продолжал свои расспросы король.

– Я считаю ее величество благородной и верной супругой, ваше величество! – смиренно заявил Дуглас.

– Если бы вы посмели иначе смотреть на королеву, то я бросил бы к вашим ногам вашу собственную голову! – свирепо крикнул Генрих.

– Моя голова принадлежит вам, ваше величество! – покорно сказал Дуглас. – Вы можете делать с ней все, что вам угодно.

– Не думаете ли вы, что Говард любит мою супругу? – снова спросил король.

– Да, ваше величество, я осмеливаюсь это думать! – сознался Дуглас.

– В таком случае, клянусь Богом, я раздавлю эту змею, как раздавил его сестру! – воскликнул Генрих VIII. – Весь род Говардов – тщеславные, лживые, опасные людишки!

– Говарды никак не могут забыть, что на троне, рядом с вами, ваше величество, сидела королева из их семьи! – сказал Дуглас.

– Ну, им придется об этом забыть, – с злым смехом проговорил Генрих. – Я вырву из их голов эти воспоминания, хотя бы мне для этого пришлось разбить их дурацкие головы. Им мало примера сестры. Они могли убедиться, что я умею наказывать изменников, но если этому тщеславному роду Говардов нужны еще примеры, то дело за этим не станет. Дай мне какое-нибудь средство, Дуглас, какой-нибудь крючочек, который я мог бы прицепить к телу изменника и потащить его на эшафот. Дай мне доказательство преступной любви Генриха Говарда – и я обещаю тебе, что разрешу все то, что ты пожелаешь.