Шестнадцать карт (роман шестнадцати авторов)
Шрифт:
Быстро, без пробок, мы проскочили на трассу и понеслись в сторону Петербурга. Дорога была ранняя, легкая. В машине негромко играло радио “Серебряный дождь”, работал кондиционер. До Твери я как ни в чем не бывало полемизировал с Иваном о судьбах родины, до Вышнего Волочка медитировал, а потом как-то незаметно отключился и очнулся уже перед КАДом от вопроса “тебе куда?”. Не до конца отойдя от сна, я пробормотал адрес большого многоквартирного дома за три улицы от моего. Там когда-то жила подруга жены, и я помнил код ее подъезда. Иван, не снижая скорости, ввел данные в навигатор — и через три минуты мимо полетели помпезные сталинки Московского проспекта.
— Красивый город, как-нибудь приеду погулять.
— Неужели обратно сейчас? Пятнадцать часов за рулем…
— Обратно, только
Я увидел свой переулок, свой дом — и вздохнул с облегчением. Это была самая счастливая минута последней недели. Машина пронеслась мимо и вскоре остановилась в просторном дворе.
— Проводить до квартиры?
— Не усугубляй! — простонал я. — Жена не оценит. Ох, эти бабы…
— Разбаловал. Моя по струнке ходит.
— Люблю, вот и балую.
— Смотри, жалеть потом будешь.
— Жизнь коротка. Я за то, чтобы человек оставался собой.
— Ну, бывай, философ! — Иван протянул тяжелую холеную ладонь.
Я попрощался и вышел из машины. “Хаммер” лихо развернулся и выехал со двора. Код электронного замка остался прежним, уверенным, хозяйским жестом я распахнул дверь и, не оглядываясь, шагнул через порог. Довольно долго я стоял у окна на последнем этаже и наблюдал за двором. Не обнаружив никаких опасностей, я благополучно покинул убежище — и через четверть часа упал в объятья взволнованной и удивленной жены.
В Питере я первым делом отправился в центр НИИ скорой помощи имени Джанелидзе, известный своей независимой диагностической лабораторией. Старик профессор, к которому я попал на прием, внимательно изучил рентгеновский снимок, а потом осмотрел меня самого.
— Откиньте, пожалуйста, волосы со лба, — попросил он.
Я подчинился.
— Нда-с, — усмехнулся врач. — Это вообще не ваш череп. Смотрите, — он подвел меня к зеркалу. — Видите, совсем другая форма лобной кости.
— Как не мой? Снимок сделали при мне. И в руки сразу отдали.
— Если у вас была травма головы, как мы подозреваем, пусть даже и легкая, вы могли на некоторое время потерять внимание и не заметить, как ваш московский эскулап перепутал снимки. Такое бывает, называется стечение обстоятельств, молодой человек.
— Вы уверены, что это не мой череп?
— Абсолютно. Но тем не менее настаиваю на томограмме. Должны же мы выяснить реальную картину вещей.
Врач усадил меня на специальное сиденье, настроил прибор — и через несколько мгновений на экране монитора появились очертания головы.
— Откройте рот. — Профессор заглянул мне в зубы. — Ну, что я говорил. Видите, на шестом верхнем коронка. Вы когда-нибудь лечили этот зуб?
— Никогда. — Я с облегчением выдохнул. Старик нажимал кнопку “лупа” и увеличивал изображение по фрагментам.
— Полный порядок. Полнейший, я бы сказал. Мои поздравления.
— Господи, сколько передумал за эти дни…
— Подумать о жизни полезно, — сказал профессор с ноткой сарказма, — сразу вспоминаешь, что ее надо ценить. Желаю вам подольше удержать это удивительное состояние, молодой человек.
— Спасибо, попробую, — сказал я и вышел из кабинета.
Глава VIII
Наталья Рубанова
Интермеццо из трех раскладов
Наталья Рубанова (1974) — живет в Москве. Прозаик, поэт, эссеист. Автор книг “Москва по понедельникам”, “Коллекция нефункциональных мужчин”, “Люди сверху, люди снизу”. Печаталась в журналах “Знамя”, “Новый мир”, “Дети Ра”, “Футурум-Арт”, “Зинзивер”, “Волга”, “Урал”, “Меценат и Мир”, “LiteraruS — Литературное слово”, “Крещатик”, “Октябрь”, “Вопросы литературы”, газетах “НГ-Ex libris”, “Литературная Россия” и др.; в сборниках “Пролог”, “Новые писатели”, “Между оттепелью и смутой”, “13 фантазий о любви”, в альманахе “Другие” и др. Роман “Сперматозоиды” получил премию им. В. Катаева журнала “Юность”, участвовал в финале премии “Нонконформизм” “Независимой газеты” в 2010 г. Сборник рассказов “Коллекция нефункциональных мужчин” отмечен дипломом премии “Эврика”. Повесть “Люди сверху, люди снизу” вошла в шорт-лист премии Б. Соколова.
[расклад первый]
“Не теряй!” — улыбнулась длинноногая фея, протягивая мне свежий номер “Эгоиста”, который я, судя по всему, только что обронил, задремав. “Благодарю”, — сраженный ее внешностью (на самом деле скорее уличенный в собственном несовершенстве: никогда, твердил я себе, никогда у тебя не будет богини, парень), я опустил голову и, раскрыв журнал, обнаружил билет: мой поезд отправлялся через сорок минут. Я огляделся, потер глаза, ущипнул себя за руку — глупо, конечно, но ущипнул же… нет-нет, Московский вокзал точно не являлся “оптическим обманом”: через семь с половиной часов купейного заключения я окажусь аккурат в пекле империи!.. И бог бы с ним, с пеклом, — в конце концов, почему не Белокаменная? Напрягало, мягко скажем, другое: я не знал, для чего вообще куда-то еду. Нет-нет, речь вовсе не о псевдовертеровских страданиях и прочем романтическом бреде. Простые “деццкие” вопросы кто я, откуда пришел и куда иду вмиг превратились в насущные: господа хорошие, как на духу… я на самом деле ни-че-го не помнил и, была ли тому причиной неведомая мне травма или загадочные спецпрепараты, не знал. Мои поздравления-с, Антон Лексейч! Поздравления-с и поясные поклоны! “Мы в глубокой жопе…” — донеслось из магнитолы проходящего юнца; что ж, добавить к сей позитивной (не тошнит еще от словечка этого, нет?) фразе было ровным счетом нечего.
Возможно, иной умник и назвал бы это утратой идентичности — во всяком случае, частичной, — и оказался б не так уж не прав: нормальное такое диссоциативное расстройство, вызванное, возможно, шоком… Знать бы еще, каким! Впрочем, насчет диагноза я мог ошибаться — случаются же просто “провалы в памяти”…
— Шутишь, старче, не такие… — фея хлопнула меня по плечу и, улыбнувшись (виниры или свои?), легонько подтолкнула к выходу. — Главное, не бойся ничего. Москва слезам верит… главное — не плакать. И не оглядываться, понял?.. Не оглядывацца: можно и так.
Ослепленный, простите за пошлость, “сиянием глаз” (впрочем, если б вы хоть однажды заглянули в глаза феи!..), я не смог проронить ни слова и, словно загипнотизированный (да так оно, верно, и было), двинулся в сторону перрона.
Ленинградский вокзал да “пятачки” центра — вот, собственно, и все, что видел я чаще всего в Белокаменной, ругать которую не спешил, как теперь говорят, лишь ленивый, ну и, пожалуй, тот самый народец, до сих пор мнящий себя “белой костью”, — коренные белокаменцы: не самые неприятные люди, надо сказать, хотя в массе своей и жуткие снобы. “Однокоренные!” — передразнил меня кто-то и хихикнул: вздрогнув от неожиданности, я оглянулся: татуированный дедок слева мирно похрапывал, барышня справа уткнулась в Fast Food, Fast Woman [6] , где (я заглянул в книжонку) “У тебя маленькая квартира. С крысами. — Не обижайся, они всего лишь мыши. Мы можем найти квартиру побольше с мышами поменьше” — окончательно вывело из равновесия. Ну да, ну да, с мышами поменьше… и Игги Поп, конечно же, разорвет на сцене сырую курицу, а потом повторит в нашу честь, о, мифическая возлюбленная, знаменитый stagl diving [7] … И Джо Витале, ага, напишет очередной гипнотический текст об искусстве искушения и убеждения с помощью слова… И сатисфакнутые клерки перестанут наконец-то обсуждать то, что называется ввозными пошлинами на машины… “Следующая станция Китай-город”, — металлический голосок вернул в реальность (поосторожней, впрочем, с этим словечком): едва не сбив с ног злобную старушонку, коих в пекле империи, по уровню жизни уступающей, если верить “Би-Би-Си”, столице Габона, предостаточно, — я сломя голову выбежал из вагона.
6
“Еда и женщины на скорую руку”.
7
Прыжок с толпу со сцены.