Шевалье д'Арманталь
Шрифт:
Мадемуазель де Лонэ повиновалась, и через минуту вошел верный сенешаль.
– Малезье, - позвала герцогиня дю Мен, - вы отвезете эту юную особу к герцогине Беррийской, которой и поручите ее от моего имени. Ей нужно видеть регента, и немедленно, понимаете? Дело идет о жизни человека, и заметьте, такого человека., как наш дорогой д'Арманталь, за спасение которого я сама много дала бы.
– Я готов, сударыня, - ответил Малезье.
– Вы видите, дитя мое, я делаю все, что в моих силах, - сказала герцогиня.
– Если я могу быть вам полезна чем-нибудь еще, если, например, для того, чтобы подкупить тюремщика и подготовить побег, вам нужны деньги, то, хотя
– О сударыня, - воскликнула Батильда, - вы ангел! И, если я добьюсь успеха, я буду вам обязана больше чем жизнью!
– Бедная крошка!..
– проговорила герцогиня, глядя вслед Батильде. Потом, когда та удалялась, герцогиня, которая действительно с минуты на минуту ждала ареста, сказала, обращаясь к своей наперснице: - Ну что ж, де Лонэ, примемся опять за наши сундуки.
Тем временем Батильда в сопровождении Малезье снова села в свой экипаж и поехала в Люксембургский дворец, куда и прибыла через двадцать минут.
Благодаря покровительству Малезье ее беспрепятственно пропустили в апартаменты, провели в маленький будуар и попросили там подождать, пока сенешаль, которого проводили к ее королевскому высочеству, объяснит герцогине, о какой милости ее хотят просить.
Малезье выполнил свою миссию с тем рвением, которое он вкладывал во все, о чем его просила герцогиня дю Мен. Не прошло и десяти минут, как он вышел к Батильде вместе с герцогиней Беррийской.
У герцогини было очень доброе сердце, и ее живо тронул рассказ Малезье, поэтому, когда она появилась, можно было безошибочно сказать, что она заранее испытывает сочувствие к девушке, пришедшей просить ее покровительства. Батильда, почувствовав расположение герцогини, подошла к ней, с мольбою сложив руки. Она хотела упасть к ногам ее, но та, взяв ее руки в свои, удержала ее и, поцеловав в лоб, сказала:
– Бедное дитя, ах, зачем вы не пришли ко мне неделю назад!
– А почему мне лучше было прийти неделю назад, чем теперь?
– с волнением спросила Батильда.
– Потому что неделю назад я никому не уступила бы удовольствия привести вас к моему отцу, тогда как сегодня это невозможно.
– Невозможно? О Боже мой! Почему же?
– воскликнула Батильда.
– Так вы, значит, не знаете, бедное дитя, что с позавчерашнего дня я впала в полную немилость. Увы, хоть я и принцесса, но, как и вы, я женщина и, как и вы, имела несчастье полюбить. Но нам, принцессам королевской крови, наше сердце не принадлежит. Оно подобно тем драгоценным камням, которые являются собственностью короны, и распоряжаться им без соизволения короля или первого министра считается преступлением. Я отдала свое сердце, и тут мне не на что жаловаться, потому что меня простили, но я отдала свою руку, и меня покарали. Три дня назад мой любовник стал моим супругом, и, странная вещь, поступок, за который при других обстоятельствах меня похвалили бы, вменяют мне в вину. Даже мой отец поддался общему гневу, и вот уже три дня как мне запрещено показываться ему на глаза. Сегодня утром я поехала в Пале-Рояль, но меня не допустили к отцу.
– Увы, - воскликнула Батильда, - как я несчастна! Вся моя надежда была на вас, сударыня, потому что я не знаю никого, кто мог бы ввести меня к его высочеству регенту, а завтра в восемь часов утра убьют того, кого я люблю, так же, как вы любите Риона. О Боже мой, Боже мой, я погибла, я обречена!..
–
– сказала герцогиня, обращаясь к мужу, который вошел в эту минуту.
– Этой бедной девушке нужно видеть моего отца, и притом сейчас же, без промедления: от этого свидания зависит ее жизнь, больше того - жизнь человека, которого она любит! Как быть? Подумайте. Племянник де Лозена, по-моему, может найти выход из любого положения. Найдите же нам способ повидать регента, и, если это возможно, я буду любить вас еще больше!
– Я знаю такой способ, - с улыбкой ответил Рион.
– О сударь, - воскликнула Батильда, - скажите же его мне, и я вам буду навеки благодарна!
– Ну, говорите же!
– проговорила герцогиня Беррийская почти с таким же волнением, как и Батильда.
– Но дело в том, что этот способ может в высшей степени скомпрометировать вашу сестру.
– Которую?
– Мадемуазель де Валуа.
– Аглаю? Каким образом?
– Разве вы не знаете, что есть на свете чародей, который имеет дар проникать к ней в любое время дня и ночи неизвестно как и каким путем?
– Ришелье? Верно!
– воскликнула герцогиня Беррийская.
– Ришелье может вывести нас из затруднения. Но…
– Но… Договаривайте, сударыня, умоляю вас! Быть может, он не захочет?
– Боюсь, что да, - ответила герцогиня.
– О, я буду так просить его, что он сжалится надо мной!
– воскликнула Батильда.
– К тому же вы ведь дадите мне записочку к нему, не правда ли? Ваше высочество окажет мне эту милость, а он не решится отказать в том, о чем его просит ваше высочество.
– Мы сделаем лучше, - сказала герцогиня.
– Госпожа де Муши - моя первая фрейлина, и мы попросим проводить вас к герцогу. Уверяю, что господин де Ришелье должен питать к ней признательность. Вы видите, мое дитя, что я не могла выбрать для вас лучшего ходатая.
– Благодарю вас, сударыня, - воскликнула Батильда, - благодарю вас! Вы правы, и еще не вся надежда потеряна. Так вы говорите, что у герцога Ришелье есть способ проникнуть в Пале-Рояль?
– Нет, нет, поймите меня правильно: я этого не утверждаю, но так говорят.
– О Боже мой, - сказала Батильда, - только бы мы застали его дома!
– Да, это была бы большая удача. Который час?.. Еще только восемь! Наверное, он обедает в городе и заедет домой переодеться. Я скажу госпоже де Муши, чтобы она его подождала вместе с вами… Не правда ли, милая, - продолжала герцогиня, увидев вошедшую фрейлину и, как обычно, дружески обратившись к ней, - ты дождешься герцога?
– Я сделаю все, что прикажет ваше высочество, - сказала госпожа де Муши.
– Ну, так я тебе приказываю, ты слышишь, приказываю добиться от герцога Ришелье, чтобы он проводил мадемуазель к регенту!.. И, чтобы склонить его к этому, я разрешаю тебе использовать всю власть, которую ты имеешь над ним.
– Госпожа герцогиня изволит заходить слишком далеко, - сказала, улыбаясь, госпожа де Муши.
– Ступай, ступай, - сказала герцогиня, - делай, что я сказала; я все беру на себя. А вы, дитя мое, не падайте духом. Ступайте за госпожой де Муши; и если вы на своем пути услышите немало плохого об этой бедной герцогине Беррийской, на которую так злобствуют, потому что однажды она принимала послов, сидя на троне с тремя ступенями, а в один прекрасный день проехала через весь Париж с эскортом из четырех трубачей, - скажите тем, кто предает меня анафеме, что я, в сущности, добрая женщина и, несмотря на все проклятия, надеюсь, что мне многое простится, ибо я много любила; не правда ли, Рион?