Школа прошлой жизни
Шрифт:
Например, наказание Арчи. Госпожа Джонсон оказалась права — его действительно заставили много и плодотворно работать. С утра он дергал в лесу мох и траву, днем и вечером шпаклевал дыры в стенах. И я не слышала от него никаких жалоб или историй про древнее зло. Когда я, проверяя его работу, попыталась об этом узнать, он сделал вид, что не понял, о чем я его спрашиваю.
— Я был пьян? — уточнил он, не оборачиваясь ко мне и не думая отрываться от работы. — Когда я пьян, госпожа администратор, я могу напридумывать всякое. А вот мой отец, Сущие примут его душу, видел даже Нечистого, и ничего…
— Вас слышал директор Лэнгли, — напомнила я. На Арчи это не произвело никакого впечатления.
— Ну вот и слышал, госпожа администратор, как вы думаете, за что он отправил меня делать вот это все, — и Арчи потыкал пальцем в не до конца засунутый в щель мох. — Потому что труд и только труд избавят нас от грехов…
Арчи ударился в покаяние, что же, в его ситуации это было резонно. Эмпус или другое зло, неважно, но он продолжал жить в каморке, хотя на ворота повесил колокол. По идее, мы должны были услышать, если бы кто-то вздумал в него звонить.
В Школе стало гораздо теплее. Я поделилась с Джулией мыслью, как мало нужно было для того, чтобы все перестали мерзнуть, а она ответила, что Лэнгли ей нравится. Я не могла сказать то же самое, но… но я смотрела на него на посту директора и признавала, что он за короткий срок сделал для Школы больше, чем госпожа Рэндалл за все годы.
Лэнгли лично спросил у девочек, кто умеет ухаживать за лошадьми, и освободил их от прочих дежурств. Потом он точно так же узнал у Люси, кто лучше всех готовит и помогает на кухне охотно. Уборку и работу в прачечной возложили на остальных девочек по очереди, и хотя мне пришлось переделывать график дежурств, я видела, что так лучше. Идти против заведенного, возможно, веками порядка мог только директор, Лэнгли и шел.
Кора Лидделл все равно находила в нем то, за что могла осудить. За то, что он лично общается со студентками: «Куда он метит, глазками так и стреляет!», за то, что приказал отапливать Школу: «Кто прознает про вырубку леса, и что тогда? Всем плетей?», за то, что изменил график дежурств студенток. Госпожа Лидделл не узнала, что я случайно примерила директорскую мантию, уже это меня утешало.
Всем на ворчание Коры Лидделл было плевать. Студентки благоговели. Вот это настораживало преподавателей куда больше, хотя Лэнгли не приходил в классы тогда, когда девочки были одни.
Книгу я не нашла. Поспрашивала Джулию, госпожу Джонсон, других преподавателей, и некоторые припоминали, что вроде такая книга в самом деле была, но куда делась, никто не знал. Когда я зашла спросить про книгу у госпожи Коул, она только пожала плечами. Похоже, ее мало что волновало, кроме ухода за растениями и снадобий. Она получила себе постоянных помощниц — Торнтон и Мэдисон, а Трэвис с радостью согласилась дежурить в конюшне. Она по-настоящему расцвела, и когда я спросила ее, нравится ли ей это занятие, она заулыбалась:
— Я всегда мечтала ухаживать за лошадьми. Вы, возможно, не знаете, госпожа Гэйн, мой отец был конюхом у барона. Барон был не против, чтобы я помогала отцу, только мать овдовела и отказалась жить в замке, а я приехала сюда…
У каждой из наших девочек была непростая судьба.
Никто не вспоминал про эмпуса. Нэн выбросила из головы тот разговор и донимала меня уроками анселского языка, учебник мы не нашли, преподаватели сочли идею глупостью, но мне деваться оказалось некуда: каждый вечер перед сном я занималась с Нэн лично. Она делала успехи, хотя все пришлось начинать с самого начала: язык у нее был настолько ужасный, что я сдалась исправлять ошибки и попросила забыть все, что она раньше учила. Нэн сделала это без сожалений.
Через несколько дней после смерти Криспина ударили холода, стекла покрылись инеем, а мы блаженствовали в тепле. Арчи, конечно, еще не успел заделать к тому времени все щели, но господин Лэнгли — «какая умница, Сущие его благослови», восхитилась госпожа Джонсон — приказал сначала заняться той стеной, куда постоянно дул ветер. А спустя еще четыре дня наступила оттепель, тучи скребли по верхушкам деревьев и проливались ливнями, и я смотрела из окна на затопленный двор. Выходили лишь те девочки, которые работали в конюшне и теплицах, и Арчи бегал туда-сюда.
Потом я стала свидетельницей двух сцен, которые снова изменили мое отношение к Лэнгли в худшую сторону.
Я с ним практически не общалась. С благодарностью вернула мантию и немного рассказала о школьных делах. Но однажды, когда я несла в директорский кабинет журналы, застала Лэнгли, беседующего с Честер.
Девочки попадали в Школу в разном возрасте. В начальном классе могли учиться и совсем дети — двенадцати лет, и уже девушки — лет шестнадцати. Честер была самой старшей в Школе — и я вдруг осознала это очень отчетливо. Лэнгли и Честер казались почти парой, и парой невероятно красивой.
Я замедлила шаг. Первая мысль была — Честер решила рассказать про эмпуса. Она была серьезна и даже расстроена, а Лэнгли кивал ее словам и, похоже, ей верил. Но я ошибалась.
— Госпожа Гэйн! — Каждый раз, когда Лэнгли мне улыбался, мне хотелось сбежать на край света. Если бы мы были знакомы с ним лучше, я сказала бы, что он рад меня видеть, но это звучало самонадеянно. — Как вы думаете, кто из преподавателей мог бы взять на себя труд вести занятия кармической диагностики?
Я опомнилась, подошла ближе, сжимая журналы. Честер тоже слегка улыбалась, и знать бы чему.
— Госпожа Джонсон, я полагаю, — ответила я, потому что она была самой вероятной кандидатурой. — Она ведет акушерство, кармическая диагностика ближе всего именно к нему.
— Видите, Честер? — Лэнгли обернулся к ней, и теперь он уже не улыбался, а был — хвост Нечистого ему в тарелку! — не небрежен и снисходителен, как преподаватели, нет, он словно действительно обеспокоился этим вопросом. — Я поговорю с госпожой Джонсон и думаю, она нам не откажет.
— Это было бы замечательно, господин директор, — а вот Честер разговаривала так, будто была не студенткой Школы Лекарниц, а светской дамой на приеме: сдержанно и целомудренно до неприличия. Возможно, у нее было время перенять манеры тогда, когда ее будущее казалось более радужным. — Мне очень интересен этот предмет, и Мэдисон тоже. Благодарю вас.