Шопинг с Санта Клаусом
Шрифт:
— Другие тоже глазеют! — отговорилась я, снимая с головы капюшон костюма.
Растопырчатые рога мешали аккуратно вписаться в проем двери микроавтобуса.
— Я не глазею, я дышу свежим воздухом! — возразил Вадик.
Он стоял на тротуаре, держа под мышкой здоровенную медвежью голову и нервно притопывая по брусчатке бутафорской лапой с пластмассовыми когтями. Поджарая и мускулистая фигура моего напарника, обычно производящая самое приятное впечатление, была непоправимо испорчена глухим комбинезоном из искусственного меха на поролоне. В объемном костюме и с круглой башкой, пристроенной на уровне отсутствующей талии, Вадик был похож на подводника в тяжелом скафандре. Медвежья харя безмятежно улыбалась, разительно контрастируя с хмурой мордой самого Вадика. Ему не нравилось быть Медведем, но Петер Вайсман категорически настоял, чтобы все участники нашей группы облачились в карнавальные костюмы. Поскольку героические роли и наряды Деда Мороза и его примороженной внученьки заранее оккупировали Костя и Ирка, нам с Вадиком пришлось внедряться в мир животных. Наряжаться Оленем мой напарник отказался, заявив, что рога на голове оскорбляют его мужское достоинство. А я против плюшевых рожек ничего не имела, зато сразу просекла, что в медвежьих доспехах будет и тяжело, и жарко. Так и вышло: Вадик уже после пятнадцатиминутного пребывания в медвежьем образе начал жаловаться на удушье.
Впрочем, говоря о других зеваках, я имела в виду не столько своего напарника, сколько мужика из зеленой машины, которая тащилась вдоль фасада BDT со скоростью катафалка: я видела, что пассажир, сидящий справа от водителя, по плечи высунулся в окошко и загляделся на опаленный этаж здания телекомпании. Любопытным пассажиром был брюнет в глухом черном свитере и даже в перчатках. Весь, насколько я могла видеть, затянутый в черное, он хорошо сочетался с офисным пепелищем.
— Другие мне совершенно безразличны! — заявила Ирка, сильно обеспокоив этим признанием ловеласа Вадика, который принял сказанное на свой счет и начал ворчать, что медвежий костюм возмутительно неэротичен. — Меня беспокоит, что на это пожарище явилась именно ты! Помнится, в детективах утверждают, что преступников неудержимо тянет на место преступления!
— Я не поджигала BDT! — устало (ибо уже не в первый раз) повторила я и заняла свое место в нашем передвижном зверинце.
— Господа и дамы, прошу садиться, нам нужно спешить! — вежливо, но твердо сказал Петер Вайсман. — До начала праздника осталось двадцать минут, и мы не вправе опаздывать, иначе придется платить неустойку!
Пассажиры послушно полезли в салон. Петер пересчитал нас по головам, удовлетворенно кивнул и включил зажигание. Микроавтобус покатил прочь от здания BDT, обогнав зеленую машину, которая явно никуда не спешила.
— Насколько я могу судить, ничего катастрофического с нашими немецкими партнерами не случилось! — обернувшись назад, сказала я медведеобразному Вадику, который в одиночку занял сразу два сиденья. — Надо звонить Шванке и договариваться о встрече.
— После утренника, ладно? — напарник был хмур и не расположен к деловому разговору. — Все равно я Ксению до пятнадцати часов отпустил.
Увольнительную нашей переводчице Вадик дал сам, даже не потрудившись согласовать это решение со мной. В другой ситуации я обязательно втянула бы зарвавшегося коллегу в дискуссию о том, кто у нас головной мозг, а кто так, одна извилина в позвоночнике, но сегодня меня равно мучали совесть, жажда и головная боль. Причем с совестью я еще могла кое-как договориться, а вот характерные признаки похмелья невозможно было нейтрализовать никаким аутотренингом. В душе я надеялась, что полуденный утренник, на котором я призвана была изображать четвероногого друга Деда Мороза — северного оленя, будет небезалкогольным. Северному оленю жизненно необходима была капелька спиртного. Череп трещал так, словно на нем активно вызревали самые настоящие рога.
— Смотрите, это снова Рейхстаг! — восторженно завопила Ирка.
— Чудесно, — промямлила я, отнюдь не разделяя ее радости.
По опыту предыдущего набега на Берлин я уже знала, что уличное движение в центре германской столицы организовано так, что абсолютно никуда нельзя проехать, не увидев хоть раз Рейхстаг и Бранденбургские ворота. Ирка смогла убедиться в этом минут через десять. Пока наш отвратительно дисциплинированный водитель крутился вокруг двух главных столичных достопримечательностей, подружка с убывающим энтузиазмом щелкала фотоаппаратом своего мобильника, потом мрачно замолчала, а вскоре и вовсе сердито шепнула мне в ухо:
— Еще раз увижу Рейхстаг — развалю его, как Берлинскую стену!
Наконец Вайсман загнал наш транспорт в подземный гараж огромного здания из стекла и бетона. Автомобили в сумрачном подземелье скучно стояли стройными рядами, как покорные коровы в очереди на бойню. Наш микроавтобус приятно выделялся в этой унылой автотусовке как формой, так и цветом: борта у него были ярко-голубые, украшенные искусно нарисованными воздушными шарами и пухлыми белыми облаками, похожими на эротично помятые перины. Огибая их, по голубому фону вилось длинное-предлинное немецкое слово, как я поняла, емко определяющее суть сложного бизнеса владельца микроавтобуса. Организация праздников была лишь одной его составляющей.
В интерьере офиса, куда провел нас Вайсман, я не заметила ничего праздничного. Мы прошли через просторную белую прихожую с зеркальным шкафом справа и высокой конторкой слева, миновали стеклянную дверь — за ней виднелись удобные кресла и низкий столик со множеством журналов, гуськом прошествовали по светлому коридору с вереницей наглухо закрытых дверей, вышли к лифту, поднялись на один этаж — и там наконец праздник заявил о себе так громко, что его не заметил бы только глухой.
— И слепой! — ехидно добавил мой внутренний голос, комментируя эффектное начало шоу.
Первая же «баранка» серпантина, влетевшая в кабину лифта, угодила точно в глаз Петеру Вайсману, ряженному Зайчиком.
Болезненный вскрик пострадавшего заглушил приветственный рев толпы. В просторном помещении, очень похожем на зимний сад, скопилось не менее сотни костюмированных граждан. Они рассредоточились среди фикусов и пальм с бокалами в руках и явно только нас и ждали, чтобы приступить к широкомасштабному веселью. Вместе со спиральками серпантина в кабину лифта влетел торжествующий хоровой крик, и один особенно громкий женский голос возвестил с энтузиазмом распорядителя охоты:
— А вот и они!!!
— Здравствуйте, дети! — жалко вякнула в ответ новоявленная Снегурочка.
Коронная фраза, которую Ирка вынашивала с момента, как только узнала о предстоящем дебюте, погибла втуне, ее никто не услышал.
— Дед Мо-роз! Дед Мо-роз! — скандировала пестрая толпа.
— Я пошел! — деловито сказал бесстрашный Костя Розенкранц, выдвигаясь из лифта упругим шагом с подскоком.
Оказавшись в зале, он вскинул руки, а потом свободной от посоха правой побоксировал с воздухом и сорвал бурные аплодисменты.
— Сне-гу-ро-чка! Сне-гу-ро-чка! — заревели азартные зрители.
— Ой, мама! — пискнула Ирка.
Она трусливо попятилась и крепко, всем своим немалым весом, наступила на ногу Петеру, который с мученической улыбкой потирал подбитый глаз. К новой травме он подготовиться не успел и отреагировал не по-джентльменски: отпихнул Ирку так, что она вылетела из кабины, как ядро из жерла пушки. Ирка врезалась в Костю, который успел встать в центре зала и гордо подбочениться, едва не сбила его с ног и растерянно завертелась на месте. Бешено вращающиеся рыжие косы сообщили ей большое сходство с готовящимся к подъему вертолетом. Не скрою, это было эффектно.