Штрафбат
Шрифт:
— Это не список, — кашлянул в кулак Твердохлебов. — Это люди. Живые люди.
К вечеру заморосил мелкий мглистый дождик, хотя красное закатное солнце еще светило и туч на небе не было. Человек пятнадцать штрафников сидели в блиндаже, тесно сбившись в круг. Политический Григорий Дзурилло говорил вполголоса:
— Да запросто можно, я вам железно говорю. Там в пикете трое лежат — по кумполу их огреть, не пикнут. Ну, до кухонь метров сто. В окопах по два рыла
— А ты уже все сказал, — шевельнул плечом Витек Семенихин, парень лет тридцати. — А че, в самом деле, граждане штрафнички? С голоду тут пухнуть будем? А красноперые жрут и пьют в три горла! Мы воюем, а они…
— А они нас пасут, — перебил Паша Хорь. — Бог велел делиться. И если кто по-доброму не желает, я дико извиняюсь.
— Да попадемся мы, что вы дурака валяете, честное слово, — нервно сказал другой политический, Петр Воскобойников. — Порешат нас на месте, да еще Твердохлебова шерстить будут — мало не покажется.
— А я вам говорю, смертный грех у красноперых едой не разжиться, — упрямо повторил Хорь.
— А если не порешат на месте, то такой шухер будет… — Воскобойников покачал головой. — Они же сюда нагрянут. Они разбираться долго не будут, арестуют сразу человек пятнадцать и шлепнут, соображаете?
— Вот спутайся с политическими, такие картинки рисовать начнут — жить не захочется, — зажмурился Хорь. — Лады, если вам охота с голоду подыхать, то я не желаю голодным на убой идти, я желаю подыхать сытым. Это вы по кичам голодовки протеста объявляли, а я элемент уголовный.
— Может, еще подвезут? — неуверенно проговорил кто-то.
— Когда рак на горе свистнет…
— А че, мужики, в самом деле, люди мы или не люди?
— Короче, кончайте митинговать, мужики. Ночью идем и завтра — хорошо едим, а? Вот лафа будет! — подвел итог Хорь.
— Эх, Паша, Паша, пока не наступит завтра, ты не поймешь, как хорошо тебе было сегодня, — с улыбкой сказал Дзурилло.
Твердохлебов выехал из штаба дивизии, когда совсем стемнело. Дождь все сыпал и сыпал, и подслеповатые фары с трудом освещали раскисшую дорогу. Боец Степка Шутов крутил баранку, напряженно всматриваясь в дождливую мглу.
— Жрать хочется — сил моих нету. Второй день воду пью, — вздохнул Шутов. — А вам не хочется, Василь Степаныч?
— Как ты в штрафбат загремел, Шутов? — вместо ответа спросил Твердохлебов.
— Вы разве мое дело не видели?
— Видел, наверное, да подзабыл. Вас много, а я один.
— А меня жинка комдива соблазнила, — просто ответил Шутов. — А комдив узнал и в особый отдел на меня стукнул.
Твердохлебов засмеялся, покрутил головой.
— Ну ты и телок, Степан, ну и телок на веревочке…
— Да, телок! — нахмурился Шутов. — Вы бы видели эту бабищу. Она как клещ в меня впилась, ни вправо, ни влево.
— Ты ординарцем, что ли, при комдиве был?
— Да нет, при штабе посыльным, ну и переводчиком заодно…
— Немецкий знаешь? — удивился Твердохлебов.
— Балакаю мало-мало… Ну, дак я про что? Она, ну, жинка комдива, — начальница шифровального отдела. А вертелась все время в штабе. Мне вообще-то ребята сказали, мол, остерегись этой бабы — она по молодым мальчикам большая любительница, а я — да ладно, че мне бояться-то? Мне и молодых радисток хватало…
— Н-да-а, попал ты в переплет, Степан… Теперь вот, значит, кровью вину свою перед родиной искупать надо, — усмехнулся Твердохлебов.
— Да я искуплю, — обиженно ответил Шутов. — Только родина-то здесь при чем?
— А не надо на замужних баб падать. Кто на замужних баб зарится, тот и родину запросто продаст, — все усмехался Твердохлебов.
— Да не зарился я! — уже всерьез обиделся Шутов. — Она сама меня, как щука здоровенная, зажала, не вырвешься… — В глазах у Шутова стояли слезы. — И удовольствия никакого… будто смену на заводе отстоял!
Твердохлебов захохотал во все горло…
Они тащили вещевые мешки с большими кастрюлями и еще связку пустых мешков. Сначала шли во весь рост, а перед самыми позициями заградотряда легли и поползли.
В темноте сквозь кисею дождя стали едва различимы брустверы с пулеметами. Мелькали огоньки папирос, смутно слышались голоса.
— Вот из этих пулеметов они наших захерачили, — прошептал Хорь, обернувшись к Григорию Дзурилле. — Когда они в тыл побежали.
— Не надо было бежать… — просипел Дзурилло.
— Хватит вам трепаться, — оборвал их Петр Воскобойников. — Будем глушить или нет?
— А мимо них нельзя проползти? — спросил Дзурилло.
— Куда мимо? Там проволока с консервными банками натянута… и колья понатыканы…
— Тогда будем глушить, — решил Дзурилло и первым пополз к брустверу с пулеметом.
Воскобойников и Хорь поползли за ним. Остальная группа, человек семь, задержалась.
— Подождите пять минут, потом ползите, — сказал Воскобойников.
В окопчике перед пулеметом под натянутой плащ-палаткой сидели двое солдат. Дзурилло и Хорь рванулись одновременно, перемахнули бруствер и упали прямо на плащ-палатку, накрыв ею обеих солдат. Хорь несколько раз ударил их автоматом по головам, и те затихли. Отвернув край палатки, Хорь быстро обшарил карманы, выудил две полупустые пачки «Беломора», спрятал за пазуху.
— Это зачем? — зло спросил Дзурилло.