Штрафники на Зееловских высотах
Шрифт:
Из темноты, оттуда, где была лошадь, доносился булькающий храп, перебиваемый ржанием. Оно становилось все надрывнее и превратилось в хрипящий, клокочущий стон.
Из окопов со стороны хутора донесся поток ругательств. Это был голос унтерфельдфебеля Хорста.
– Кто стрелял?! Кретины!.. Вы демаскировали позицию! Я вас спрашиваю!?
Даже не имея возможности лицезреть унтерфельдфебеля, можно было уверенно сказать: он в бешенстве. Угрожающий монолог Хорста приближался. Но вот он застопорился где-то на пути к позиции Хагена и Люстига. Значит,
Ячейка Херминга находилась метрах в десяти слева от Хагена, но ему было плохо слышно, как унтерфельдфебель распекает провинившегося солдата. Гул канонады русских и неутихающая трескотня винтовок и автоматов на позициях возле хутора заглушали слова, выстреливавшие из глотки Хорста.
XVIII
Неожиданно из темноты вынырнул Люстиг. Он был нагружен под завязку, глубоко дышал, отирал рукавом шинели пот, градом кативший по лицу. Но лицо его было чрезвычайно довольно.
– Ух… еле допер… – выдохнул он Хагену, который, подбежав, сразу подхватил из рук товарища ящик с реактивными зарядами и, из другой руки, сумку с чем-то тяжелым, судя по всему – с гранатами.
– Включи-ка фонарик… – деловито сказал Люстиг. – Разложить надо все… чтоб под рукой… Щас… погоди… отдышусь…
Навьючен Люстиг был под завязку. Еще что-то основательное металлически позвякивало у него в ранце за спиной. Привалившись ранцем к стене окопа, Люстиг несколько картинно пытался отдышаться.
– Ну и устроил Херминг… Стрельбу средь черной ночи… – наконец с усмешкой произнес он. – Хорст рвет и мечет… на части их рвет… Слышишь?..
– Там была лошадь… – как бы в оправдание провинившихся произнес Хаген.
– Лошадь… – с сарказмом повторил Люстиг. – Этим двум ослам сейчас сделают лошадь…
– Не знаю… – вдруг проговорил Хаген. – Она была такая…
– Какая?.. Ну-ка свети вот сюда… – уже выровняв дыхание, засуетился Люстиг, копаясь и что-то перепрятывая в своем ранце. – Какая может быть лошадь, черт возьми…
– Вот именно… Черт… – сказал Хаген. – Ее будто сам бес послал… Она была такая… страшная… Очень страшная…
Люстиг остановился всего на секунду, будто вглядываясь в Отто и пытаясь что-то увидеть. Но вряд ли ему это удалось, даже несмотря на фонарик…
– С тобой тут все было в порядке? – сказал Люстиг, возвращаясь к своей возне. Откровенная насмешка сквозила в его голосе.
– Нельзя на минуту оставить… Жди чего-нибудь… – насмешливо, с неприкрытым чувством собственной сверхзначительности, ворчал Люстиг. – Мало этого Хорста с его унтерскими замашками и кулачищами, так тут еще прикажешь твои заскоки с бесовскими лошадями выслушивать? Ты еще скажи, что эта лошадка ускакала из адского пекла, счастливо сбросив своего седока, и не кого-нибудь, а всадника апокалипсиса. В таком случае надо ожидать еще троих. Ведь, если не ошибаюсь, было четверо. Так, мой дорогой Отто?
Люстиг, говоря это, постепенно раздражался.
– Черт… черт возьми, черт… – выдохнул он. – Как мне надоел этот бред… Просто осточертел… От этого бреда и так сходишь с ума, а тут еще ты вечно со своими видениями и заскоками…
Он замолк, и было только слышно, как он втягивает обжигающе ледяную сырость ночи. Будто принимает успокоительное. Хаген молчал, ничего не говоря в ответ.
XIX
Вдруг в ночном воздухе отчетливо зазвучал голос унтерфельдфебеля. Как будто, назло раздухарившемуся Люстигу, он сделал звук своего ретранслятора погромче.
– Недоумок! Какого черта ты открыл огонь!? Если ты находишься в боевом охранении, это не значит, что надо пулять во всех лошадей, которые скачут мимо!.. Кретин! Недоносок!..
Отто и Люстиг переглянулись в желтом свете фонарика. Что-то изменилось, пугающе изменилось. Вот только что? Хаген, озираясь вокруг, прислушался.
– Выключи свет… – произнес Люстиг почему-то шепотом. Его голос звучал зловеще. Желтый свет, который настырно лез в глаза, исчез, сделав темноту непроглядно-чернильной.
– Что, черт возьми, происходит?.. – опять прошептал Люстиг. – Черт возьми, что…
– Погоди… – прервал его Хаген и после паузы произнес, как откровение: – Тишина… Это трижды проклятая тишина.
Теперь все стало на свои места. Канонада, гремевшая последние полчаса отголосками огненной бури, вдруг смолкла. И стрельба на позициях разом, как по команде, прекратилась, без всякой зеленой ракеты.
Потому-то и загремел над окопами «дымоходников» голос унтерфельдфебеля Хорста, распекавшего непутевого охотника на лошадей Херминга. Потому даже шепот Люстига зазвучал зловеще.
– Тысяча чертей… – вдруг выдохнул Люстиг.
– Что… что такое… – тревожно спросил Хаген.
– Смотри… смотри…
Голос Хорста резко умолк. И тишина стала полной. Как будто вся земля возле хутора и вгрызшиеся в нее солдаты и техника замерли в оцепенении, став свидетелями непонятного зрелища. А если на войне ты видишь что-то непонятное, не подвластное твоему сознанию, это сулит тебе одно – смерть.
XX
Впереди, со стороны реки, там, где были русские, ослепительно-белым столпом в небо вонзился луч прожектора. Он был неподвижным и прямым, выхватывал из самой вышины обрывки черной хмари летящих стремительно туч.
Как будто чья-то рука – непомерно огромная, несокрушимая – извлекла из земляных ножен боевой меч, и теперь его отточенный стальной клинок сверкал в ночи, безжалостно вспарывая брюхо облаков. Этот луч-меч красноречивее всяких слов грозил обрушиться на голову каждого.
Так же неожиданно, как возникло, видение исчезло, и в ту же долю секунды что-то произошло. Хаген почувствовал всеми порами своего немытого, замерзшего организма, что будто что-то сдвинулось в мире и, вздрогнув, пошло по-другому. Как по мановению волшебной палочки, в долине вдруг стало светло, как днем.