Штрафники на Зееловских высотах
Шрифт:
Ослепительно яркий свет прошил насквозь все многокилометровое пространство поймы, ударив о кручи Зееловских высот. Захлестнувшись на скатах, световые потоки накрыли всех с головой, затопив траншеи и окопы, ослепив, обескуражив, лишив дара речи тех, кто там находился.
Хаген зажмурился и присел на корточки, пытаясь инстинктивно укрыться от световой атаки. Люстиг поступил так же.
– Святая Мария… – только сумел проговорить Хаген, сжимая пальцами глаза. – Свет! Свет! О, господи…
–
Отто еще приходил в себя, жмурясь и тщетно пытаясь побороть оранжевые круги и пятна, до рези застившие глаза, когда небо и земля с дрожью наполнились гулом. Этот гул нарастал оттуда, со стороны наотмашь бьющего света. Как будто земля с дрожью тужилась, силясь родить непомерное для себя железное дитя.
Гул и дрожь катились на Отто, стремительно приближаясь.
– Занять позиции! – донеслось из траншеи.
Это был голос Дамма. Удивительно, как Отто расслышал его среди поднявшегося шума. Волна голосов покатилась по позициям. Один за другим взревели моторы танков и самоходных установок.
Сверкнула тусклым отблеском каска унтерфельдфебеля Хорста. Он вырос в окопе стремительно и с ходу закричал:
– Они включили прожекторы! Психическая атака. Приготовиться к бою. Неизвестно, что там творится в первом эшелоне обороны. Русские могут оказаться здесь очень быстро. Готовиться к бою! Заряд выпускать только наверняка! Ясно?!
Последний вопрос был явно риторическим, потому что, не дождавшись ответа, унтерфельдфебель тут же пропал из поля зрения.
XXI
Напутственное появление унтера помогло прийти в себя и, поборов первый всплеск панического, темноводного страха, трезво оглянуться вокруг.
Значит, уже началось. Ну что ж, значит, половина дела уже сделана, и самое томительное, мучительное – ожидание атаки – уже позади. Теперь остается в полной готовности встретить приблизившихся русских.
Отто деловито отстегнул зажимы и откинул крышку верхнего ящика с зарядами, взял один, тот, что лежал слева, для чего-то осторожно потрогал его коническую часть и положил обратно. Он и сам не знал, для чего это сделал. Наверное, чтобы окончательно взять себя в руки. Прикосновение пальцами к смертоносному металлу добавило ему уверенности. Люстиг тоже молча занимался самовнушением, медитируя над трубой «панцершрека». Для этого он укрепил на бруствере фонарик так, чтобы его свет падал ему на руки и лицо.
Как будто этого адского света русских прожекторов было недостаточно! Наверное, Люстиг жег свет своего фонарика из чистого арийского упрямства. А русские жарили из своих световых пушек вовсю.
Как будто несколько солнц подкатили они сразу со стороны реки и сложили их плашмя стопкой, как блины. Эта стопка становилась все ярче и ярче, до нестерпимой рези била в глаза под нарастающий рев и гул тысяч моторов.
Но вдруг эта нестерпимая яркость стала блекнуть. Словно кто-то накинул вуаль, разом приглушившую световую силу вражеских прожекторов. Теперь уже можно было попробовать рассмотреть, что творилось там, на подступах к хутору.
Как сказал унтерфельдфебель Хорст, русские в качестве психологического воздействия включили сотни прожекторов. Сразу после этого в атаку двинулись тысячи вражеских танков и самоходных установок. Из-под гусениц тяжелой бронетехники в воздух поднялись тонны пыли. Взвесь, сплетаясь из гари, дыма и пыли, взметнулась вверх, становясь естественной преградой на пути лучей прожекторов.
Свет прожекторов будто запутывался в темно-бурых клубах непроглядной завесы, беспомощно, как в силках, увязая в ней и разрастаясь ввысь и вширь. От этого казалось, что на хутор надвигается стена стремительно разраставшейся пылевой бури.
XXII
– Смотри, что творится… – сдавленным голосом, в котором сквозил непреодолимый страх, выговорил Люстиг.
– Наверное, полно средних танков… – стараясь говорить как можно сдержаннее, предположил Хаген. – От русских «микки-маусов» – всегда столбы пыли…
– А ты иногда… произносишь дельные вещи… – попытался сострить Люстиг. Но попытка ему явно не удалась. Он все никак не мог оправиться от приступа страха, который вселили в него русские прожектора. Руки у него дрожали так, что он чуть не выронил «панцершрек».
– Проверь оба запала… И стержень держи наготове… – жестко проговорил Отто.
Прозвучало так, как будто это он первый номер в расчете, а никакой не Люстиг. Но тот даже и внимания не обратил и послушно затряс в знак согласия своей каской.
Справа, где расположилось отделение «ядгпантер», громыхнул взрыв. После небольшой паузы еще взрыв, отчетливо одиночный, с грохотом вырос совсем с другой стороны, на левом фланге, затем громыхнул третий – на подступах к оборонительным позициям по всему рубежу хутора.
– Гаубицы? – неуверенно предположил Люстиг.
– Похоже на 122-миллиметровые… – согласился Хаген. – Видишь, взяли рубеж в треугольник…
– Пристреливаются? – еще тревожнее спросил Люстиг.
Хаген ничего не ответил. Если они правы, то следовало ожидать самого худшего. Крупнокалиберные гаубицы просто так, для пристрелки всякой мелочи, использоваться не будут. Значит, жди еще более страшных чудищ – дальнобойных «мастодонтов», играючи выплевывающих неподъемные стальные яйца за десятки километров.