Шумеры
Шрифт:
— Ты говорила про благородные задачи. Как думаешь, почему они обречены на забвение и провал. В лучшем случае они используются, как щит для проталкивания низменных целей?
— Всё течёт, всё изменяется и то, что актуально в один час, никуда не годиться в другой. Надо было не зацикливаться на одном и расширять цели.
— В смысле? Они и так лезли во все дыры.
— «Лезть» и расчёт подкрепляющий цель, это разные вещи. Если б они выбрали одну страну и сделали её раем, это оправдывало бы их создание и долгую жизнь. Тогда в другие не пришлось бы лезть, они сами пришли с поклоном. А, если нет сильной таранившей вперёд цели-идеи, то всё кончается тем, что благородным щитом начинают прикрываться личные интересы, наживы и обогащения. Все довольны. Существует театральная сказка для романтиков и свои рычаги управления верхушки для низов. Но начинали они с неслабой идеи и поэтому были сильны. Ты в курсе, что русский император Павел I был тоже магистром Мальтийского ордена?
— Понятия не имел. Эта личность мне абсолютно не интересна. Лю, неужели наши пути во времени пересекались?
— Дважды. В самом начале пути. Мы были Адамом и Евой, но вопреки легенде парой не стали.
— Надо же такое придумать, аж в такую муть залезла, как Адам и Ева.
— Зачем же спрашивал, если не веришь?
— Заяц, давай дальше, только без фанатизма.
— Был второй раз. Новая цивилизация…
— А что была ещё и старая? — перебил он её.
— Угу. Я, темноволосая шумерка с серыми глазами, а ты светловолосый «зем» с зелёными. Любовь свела над нашими головами венки из цветов. Жрецы подсчитали, именно слияние двух наших генетических программ даст тот результат, который прогнозировали «сыны неба» создавая людей и которого не получили с распадом пары Адама и Евы. И на чей успех в нашем случае надеялись, оставшиеся от первого витка цивилизации шумеры. Идя на вынужденный эксперимент с жизнью, и не смотря на то, что старались не повторять ошибок первых людей, они, тем не менее, потерпели крах. Жрецы просчитали. Наш генетический код повторяет один в один Адама и Еву. От нас должна пойти правильная линия земных людей…
Он пробовал говорить с ней осторожно, как с больной.
— Слушаю и ушам своим не верю. Но ведь учёные, малыш, уже давно доказали по каким ступеням и как шло развитие земли и жизни на ней…
Она не обиделась и продолжила дуть в свою дудку.
— Кто спорит. Земли и жизни да. Планируемый на развитие разум, это другое.
Он же ломая её настырство, принялся давить её аргументами:
— Но ведь у нас с тобой, учитывая моё ранение, никакого продолжение быть не может и это говорит о том, что или жрецы или ты ошиблась. А что, если я совсем не твой Эдикан.
Она перешла на то же.
— У тебя на правой руке должна быть татуировка змеи, это так?
— …
— Почему ты молчишь, на моей руке бесцветная змея с рождения, вдавленная в кожу с хвостом и головой. А насчёт продолжения рода… никто не знает своего кода. У тебя одно яичко вполне функционирует и мужик ты не слабый, так что всё может быть. Жрецы не ошибаются.
Он молчал, потому что язык прилип к нёбу. Но отойдя, выдавил из себя:
— Ты хочешь сказать, что ты можешь забеременеть?
— Я надеюсь на это.
К раздражению вплелась ирония.
— И тогда ты меня припрёшь к стенке? Но ведь всё, что ты рассказываешь чушь и сказки, наверняка придуманные тобой, чтоб забеременев от кого-то, прикрыться мной.
«Но почему мужики такие смешные. Зачем женщине лезть в такие дебри, чтоб скрыть беременность, она придумала бы что — нибудь земное и весёленькое».
Превратившись моментально в ледышку от несправедливого обвинения и обидевшись, она, замерев, отвернулась. «Если б только я была нормальная женщина, и код любви не связывал нас, у меня бы точно не хватило терпения, послала бы его за «шишками в лес» или даже куда подальше. Было бы грустно, больно, но он прошёл бы проливным дождичком и забылся». Эдик не шелохнулся. Лежал рядом, как бревно. Потихоньку обида отхлынула от неё и разум взял верх. «Никогда не надо торопиться ставить точку. Всё может измениться в любой момент», — подсказывала ей голова. Посидев и успокоившись, она произнесла:
— Надулся, как пузырь. Глупый, я даже не сержусь на твою болтовню.
— И что же?
Было понято что он нервничал и чтоб убрать ту нервозность, она решила правдой его успокоить.
— Хорошо, чтоб тебе спокойно спалось, я ни скажу тебе о беременности, а просто уйду с твоего пути.
— Как уйдёшь? — резко развернулся он к ней.
Она объяснила как это будет происходить:
— Уволюсь и уеду.
Вроде б всё понятно и просто, но он продолжил допрос:
— Куда?
Она на глупый вопрос развела руками.
— Как водится — куда глаза глядят. И какая, в конце-то концов тебе разница?
Вместо того, чтоб по всему обрадоваться, он разозлился.
— Ты, почему меня всё время пугаешь?
— Ну, вот, — засмеялась Люда, — опять двадцать пять. Я хотела тебя успокоить, а ты сердишься. Если картошки больше не хочешь, идём на подушки. Пока ты ещё мой и я тебе нужна.
— Ты, наверное, очень любишь фантастику так поёшь, прямо поверишь…,- мычал он, неся её в комнату.
— Фантастику терпеть не могу, тем более нацеленную на смерть, страдания и уничтожение мира. Всё что связано со временем и человеческой мыслью имеет тенденцию реализовываться. Чем больше мы в книгах и на экранах будем убивать, тем страшнее будем жить. Допишемся до монстров, динозавров убийц, всякой нечисти, кровавых звёздных катастроф и войн. Написать или снять какую-то мерзость стало делом чести.
— Враки.
— А с чего ты топчешься на пороге и боишься проходить в комнату, если враки и я не там, а на твоих руках.
— Просто разговариваю.
— Беседовать лёжа гораздо приятнее. Вот ты не веришь, а судьба печально известного «Титаника» совершенно случайно была предсказана за много лет до его настоящей трагедии. В конце девятнадцатого века писатель Робертсон издал в США приключенческую повесть о путешествии на громадном океанском лайнере, имеющем длину 240 метров. Взяв пассажиров, он отплыл в свой первый рейс из Европы в Америку. Недалеко от берегов Нового Света апрельской ночью лайнер столкнулся с плавающей ледяной горой и затонул. В этой книге судно называлось «Титан». Спустя 16 лет, и история, выдуманная от начала до конца писателем, повторилась в жизни. «Титаник» имевший длину 246 метров, столкнулся с айсбергом и затонул у берегов Америки.
— Просто совпадение, — упирался Эдик.
— Пусть так, — вдруг покладисто согласилась она, поглаживая его по груди. — Зачем нам чужая головная боль и чужие проблемы. У нас остаётся до рассвета нежиться в тепле друг друга совсем немного… Хотя, сегодня ночь гаданий и час подходящий, рискнёшь?
— Ты умеешь гадать?
— Как никто другой. К тому же я приготовилась. Хотела себе погадать, прошлое мне доступно, а будущее белый лист.
Он кряхтя надел маску. Гадай! Соскочив, она зажгла свечу, подлетела к шкафу и, достав простыню и полотняный мешочек, обернулась к нему:- «Смотри». Люда ловко расстелила белую простыню на полу. Потом кучку маленьких речных ракушек высыпала посередине горкой и заставила его разравнять ладошкой. Достала, не спеша свежевыщербанные тонкие полоски липы, завязала их концы узелками. Получились обруча. Сложила стопкой и попросила опять же с помощью ладони раскидать их на ракушки. Он выполнил. Пошли дальше. Протянув корочки скрученной сухой берёзовой коры ему, она велела положить их в каждый липовый круг наугад по одной. Затем подала сухие узкие травинки, прося соединить ими круги. Он послушно выполнил и это поручение, заинтересованно наблюдая из-под маски при свете мигающей свечи за ней. Люда, сбрызнув всё это колодезной водой и забравшись к нему на колени, стала ждать.
— А любовь не мешает гаданью? — смеясь, прижал он её к себе.
— Любовь никогда, ничему не мешает, потому что сильнее её нет ничего.
Потянув её оттопыренную губу на себя, он рассмеялся:
— И сколько ждать, я согласен вечность, но… интересно. К тому же это всё выложил я сам.
— Не надо спорить. Судьбу живущим выкладывает не рука смертного.
Сбрызнутая водой берёзовая кора разгладилась, и Эдик увидел перед собой очертания зверей и птиц. Некоторые липовые полоски тоже распрямились, развязав узлы. Причудливая картина раскинулась на полу перед глазами.