Схватка в западне
Шрифт:
А тут все время жена с сыном перед глазами — они каждую минуту подвергаются ужасной опасности.
Софрон Субботов терпеливо ждал, когда Тулагин поделится с ним своими думами. Тимофей чувствовал это, и его еще более угнетало сознание того, что ничего толкового он не может предложить другу.
— Надо собрать отряд на совет, — наконец сказал он Субботову.
Вскоре партизаны подтянулись, плотно обступили больший валун посреди расщелины, который стал своеобразной трибуной для выступления Тулагина. Тимофей взобрался на него, начал с хрипотцой:
— Тут вот какое дело… Хочу, товарищи бойцы-партизаны, обсудить с вами, как и куда нам дальше.
— Ясно, как и куда! — выкрикнул кто-то бойко. — Беляков громить.
— На Ургуй, Махтолу или Таежную — айда!
— Вона какое у нас пополнение. Кого хошь расколошматим!
— Расколошмати-и-им!.. — в один звук слилось множество голосов.
— Пополнение-то у нас большое, — снова, но уже без хрипотцы заговорил Тулагин. — Только с ним нам далеко не разогнаться. Люди ослабли в плену.
— Ожили ужо! — бодро отозвался один из пополнения.
Тулагин продолжил:
— С одеждой, с едой плохо. Оружия нет…
— Добудем в бою!
— Контрибуцию возьмем…
Люди перебивали друг друга, сыпали каждый свое.
— Дайте Тимофею Егоровичу слово сказать, — перекричал горланивших Пляскин.
— Правильно. Пущай Егорыч свою стратегию закончит, — поддержал Макар Пьянников.
Софрон Субботов поднял руку:
— Тиха-а-а! Слушай командира.
— Тут одному стратегию плановать трудно, — морщил лоб Тимофей. — Тут всем крепко мозговать требуется. Семеновцы, поди, всюду сторожат нас.
— Как же быть?
— Про то и решать будем. Выбирать нам особенно не из чего: или затаиться где-нибудь и ждать, пока белые успокоятся, или…
— Затаимся — с голода и холода загнемся.
— Отсиживаться не подходит.
— Не желаем зазря пропадать.
Тулагина заглушили выкрики.
Нет, не то он сказал людям. Большинство хотело, чтобы Тимофей предложил им пусть опасное, но стоящее, боевое дело.
Слово взял Хмарин:
— Народ за то, чтоб на Ургуй ударить, товарищ командир. Ежели всем гамузом навалимся — прорвемся. А там подкрепимся и обмундировкой, и оружием.
— Против пулеметов кулаками не навоюешь, — раздалось возражение.
— Пошто кулаками? — вышел из толпы сухоплечий мужчина лет сорока — сорока пяти с медной бородой. — Мы вот заводские, нас тут четверо с одного рудника: покажитесь миру, Ероха, Арсений и Кузьма… Сам я, извиняемся, Артамоном Зарубовым кличусь… Так вот, мы тут артелью промеж собой сговор такой поимели — с рогатинами на проселках попромышляем и добудем, что нам надобно: ружья, извиняемся, одежонку какую, провиант.
— Возьмите и нас с собой, — присоединились к заводским двое рослых казаков: один — пухлощекий, с кровоподтеками на скулах, другой — прихрамывающий на обвязанную грязным лоскутом ногу.
— Артель наша не гордая, можем взять, — сказал меднобородый. — Как, робя? — взглянул он на Ероху, Арсения и Кузьму.
— Нам че…
— Веселее будет.
— Возьмем.
Зарубов поклонился толпе:
— Так вы, извиняемся, покуда тут помитингуйте, а мы на вольницу подадимся. Живы будем, сойдемся потом.
— Братцы, куда ж они? — засуетился Пляскин. — Тимофей Егорович, как же это? С голыми руками на дорогу?.. Хоть шашку мою прихватите.
— Вот за это спасибо, — взял у Пляскина шашку Зарубов.
Тулагин не стал задерживать заводских.
— Вольным воля, — сказал он. — В партизаны насильно не загоняют.
Заводские и присоединившиеся к ним двое казаков гуськом двинулись вдоль ручья. Десятки глаз провожали их до тех пор, пока они не скрылись из виду.
Наступил гнетущий, критический момент. Тимофей ощутил его всем существом своим. Именно сейчас, немедленно, он должен выложить народу свое решение. Иначе будет поздно — люди потеряют в него веру.
И он сорвал с головы шапку, крикнул так, что не узнал собственного голоса:
— Товарищи! Красные бойцы! — Дальше он заговорил быстро, горячо, точно боялся не успеть высказаться до конца. — Я вижу ваш боевой порыв. Вы готовы насмерть биться с бандитами Семенова, с врагами Советской власти. Вы хотите громить контру. На Ургуй желаете идти, Я согласен, ударим на Ургуй. По данным разведки и показаниям пленного, в Ургуе белых мало, они не устоят против нас.
— Даешь Ургуй! — колыхнулась толпа.
Пошел снег. Время было предвечернее. Тулагин предложил распределить людей по взводам, выбрать командиров. Первым взводным единодушно избрали Софрона Субботова, вторым — Степана Хмарина, третьим — Кондрата Проскурина. Иван Ухватеев снова возглавил разведку отряда. Тимофей хотел, чтобы и его переизбрали, но все запротестовали. Поскольку основным костяком новой сотни был прежний отряд, то а сотником безвыборно должен остаться Тулагин.
Разношерстная масса людей — на лошадях, пешие, одни — в теплых тулупах, мохнатых дохах, другие — в легких телогрейках, обтрепанных шинелях и вообще в какой-то бесформенной рвани — вывалила из расщелины на просторную опушку леса. Сгустившийся снегопад еще ярче распестрил ее.
Тулагин, Субботов, Ухватеев, Глинов, Пьянников и Катанаев стояли чуть в стороне и наблюдали за движением партизан.
— Задумалась мне одна хитрость, — доверительно говорил Тимофей. — Вот только удалась бы! Я велел Пляскину отвести нашего пленника, вестового Филигонова, подальше от табора, вроде как на расстрел, и там отпустить на все четыре стороны — как бы жалко ему казака стало. Пусть этот Путин расскажет семеновцам о нашем плане нападения на Ургуй.
— Да ты што, Тимоха?! — яростно крутнул ус Субботов. — Ну, так ну!
Тулагин загадочно повторил в ответ:
— Задумалась хитрость…
— Какая хитрость? — Ухватеев в недоумении уставился на Тимофея.
Голос Тулагина стал еще глуше:
— Нельзя нам на Ургуй идти. Это капкан. Кормилов не дурак, он полусотню увел по нашим следам еще ночью, однако в поселок не вернулся. Вначале, как я понимаю, есаул погнался за нами сгоряча, но потом сообразил, что нам деться некуда и кинемся мы туда, где дыра обнаружится. А дырой такой как раз Ургуй оказался.