Схватка в западне
Шрифт:
Откуда взялись сила и решительность. Любушка забарабанила в забор: может, добрые люди живут, не откажут в помощи. Почти в двух шагах отворилась калитка, из ограды показалась женщина.
— Тетенька, помогите, не дайте пропасть с малюткой. В лес бы мне тропку указали… Я не здешняя… Семеновцы искать скоро меня будут… Спасите нас с малюткой.
— О-ох, несчастная! Куда ж ты в тайгу с дитяткой-то?!
— Помогите, тетенька. Не дайте пропасть.
Прибывший из Таежной купеческий гужевой поезд остановился в Махтоле на ночевку. Вереница подвод и тарантасов вытянулась чуть ли не на всю длину станичной улицы. Пока поселковый атаман выяснял, откуда и куда движется обоз, изучал дорожные бумаги, большинство ездовых уже познакомились с хозяевами ближних дворов, загоняли в ограды повозки с бараньими тушами, сыромятью, мешками с зерном, распрягали лошадей, давали им корм, бежали обогреться в избы. Вскоре, кроме двух подвод, атаману некого было распределять на постой: поезд расползся по Махтоле. Поселковый махнул рукой писарю:
— Этих давай к Кондюрину и Улетову.
Тарантасы купцов еще раньше разъехались по богатым станичникам.
Шукшеевская повозка на высоких рессорах с кожаным верхом, сопровождаемая Савелием Булыгиным, подкатила к подворью Ерохова. Савелий соскочил с лошади, нырнул во двор. Немного погодя он вернулся с хозяином и прапорщиком Мунгаловым.
— Здорова дневали, — поприветствовал Шукшеева Ерохов.
— Здравия желаем! — козырнул Мунгалов.
Елизар Лукьянович с кряхтением, неуклюже выбирался из тарантаса.
— Позвольте помочь, — услужливо поддержал Булыгин купца, который одной ногой уже коснулся земли, а другую все еще не мог оторвать от подножки.
Когда тяжелое тело Шукшеева полностью сползло с высокой повозки, он наконец принял осанку перед Ероховым и Мунгаловым.
— Здорова дневали! — опять поприветствовал его Ерохов, но уже с поклоном.
Хмельное лицо прапорщика Мунгалова сахарно улыбнулось:
— Рады видеть вас, господин Шукшеев.
Елизару Лукьяновичу тоже бы надобно было улыбнуться, сказать какие-то приятные слова хозяину и прапорщику, но он только промычал озябло: «Тронут вашим радушием». Ему хотелось поскорее в тепло да водки пропустить для согрева души. И настроение бы поднять, испорченное неприятной встречей с арестованной Булыгиным крикливой бабой-большевичкой.
В дом Ерохова Шукшеев попал в самый разгар званого обеда. Войсковой старшина Редкозубов, розовый от еды и вина, сидел за столом без кителя. Он отчаянно работал челюстями, перемалывая зубами баранину. Сотник Трапезников держал перед собой крупный груздь на вилке и на все лады расхваливал хозяйку.
Мунгалов представил купца Редкозубову:
— Господин Шукшеев.
Елизар Лукьянович, увидев на спинке стула Редкозубова мундир с погонами войскового старшины, нашел-таки в себе силы улыбнуться.
— Имею честь собственной персоной засвидетельствовать вам свое почтение.
— Шукшеев… э-э-э, запамятовал ваше имя-отчество, — оторвался от баранины Редкозубов, поднялся, протянул руку купцу.
— Елизар, сын Лукьяна Саввича, — пожал Шукшеев руку войсковому старшине.
— Приятно, очень приятно!.. А я… э-э-э, Редкозубов Ипатий Евстафьевич, войсковой старшина войска Забайкальского. Служу при штабе его высокопревосходительства атамана Григория Михайловича Семенова.
Улыбка на лице Шукшеева расцвела ярче.
— Слыхал про вас, как же. Лестное мнение о вас в купеческих кругах, — сорвалась с его языка елейная ложь в адрес Редкозубова, о котором раньше он слыхом не слыхивал и сейчас видел впервые.
Редкозубов не остался в долгу:
— О вас… э-э-э, Елизар… э-э-э, Лукьяныч, мы тоже, если сказать по совести, много хорошего знаем. Вы — человек дела! Хозяин крепкий! Похвально, скажу вам, весьма похвально.
Сотник Трапезников назвал себя купцу и так же, как и Редкозубов, притворно польстил:
— Шукшеева знают в Забайкалье… Кого еще знать, как не вас.
Елизару Лукьяновичу поднесли вина. Он извинился:
— Не употребляю. А от смирновочки бы с холода — не отказался.
Ерохов принес бутылку, налил гостю. После водки Шукшеев совсем отошел от плохого настроения.
— Легки вы на помине, Елизар… э-э-э, Лукьяныч, — сказал Редкозубов, когда купец уселся за стол. — Мы, знаете ли, недавно о вас говорили. И скажу вам… э-э-э, приятный сюрприз для вас имеем.
Шукшеев насторожился:
— Сюрприз? Какой сюрприз? Боюсь я сюрпризов, ваше высокоблагородие.
— Понимаю вас, понимаю. — Редкозубов даже встал, чтобы придать своему сообщению особую значимость. — Милейший Елизар Лукьяныч, у нас ваша дочь с младенцем… э-э-э, Любовь Матвеевна!
— Дочь?! Любовь Матвеевна!.. — будто подстегнутый взвился Шукшеев. — Ах, кухарка!.. Ах, дерьмо!.. Это — самозванка, а не Любовь Матвеевна. Надо же, и вас она обвела вокруг пальцев…
В глазах Редкозубова удивление и смятение:
— Не понимаю вас. Почему самозванка? Почему обвела… э-э-э, нас вокруг пальцев?..
— Не дочь она мне, — запальчиво объяснил Шукшеев. — В служанках держал я ее. А как связалась с большевиком-совдеповцем, вкусила, видать, собачьей жизни, так ишь чего придумала — за купеческую дочь стала выдавать себя. Ишь, сучье семя… Где она, эта самозванка? Дайте взглянуть на нее. Где она у вас? Покажите мне ее. Покажите.
Румянец на лице Редкозубова сменился на пунцовую пламень. Войсковой старшина разгневался:
— Как она могла?! Я вам скажу, это же… И я, старый пень, поверил… — Он раздраженно позвал своего подручного, не назвав его против обыкновения Василием Фомичом: — Вахмистр! Ну, где вы там, вахмистр? Сыщите немедленно Любовь… э-э-э, эту женщину с ребенком. И вас, сотник, — Редкозубов кинул Трапезникову, — прошу принять меры по розыску…
Махтола погрузилась в беспросветную черную ночь. Редко где мерцали в окнах блеклые огоньки. Но в трех местах тьма расступалась перед ярким светом — это горели костры у сборной избы, где казаки из конвоя Булыгина обогревались после объезда дворов с подводами купеческого поезда, у въезда в станицу со стороны Ургуя да у моста через речку; там несли караулы охранные посты.