Схватка в западне
Шрифт:
С рождением сына у Любушки почему-то особенно обострилась и ежедневно крепла надежда встречи с мужем. Она ждала ее и боялась.
В то утро — утро родов Любушки — Филигонов после завтрака допрашивал пленного красногвардейца, оставшегося в живых после утреннего боя. Любушка лично не видела допрашиваемого, потому как не могла еще встать с койки. Но Настя-сестрица потом рассказала ей, что в пленном она узнала бойца Тимофеевой сотни по фамилии Глинов. Хорунжий, вволю поиздевавшись над ним, под конец приказал старшему уряднику прогнать его сквозь взводный строй, пусть досыта покушает казацких плетей, после чего бросить в сарай до кучи ко всем арестантам. Когда Глинова выводили из флигеля, Анастасия сумела незаметно спросить его о Тулагине, на что он ответил коротко: «Жив».
Сначала Любушка не очень поверила рассказу Цереновой: Настя-сестрица придумала все это, чтобы успокоить ее. Но вот она стала самостоятельно подниматься с постели, выходить на улицу и прогуливаться около двора под неусыпным глазом одного из казаков. Жители Ургуя, с кем ей удалось поговорить накоротке, подтверждали, что на поселок действительно напоролась группа партизан из бывших красногвардейцев. А однажды говорунья — Чумачиха (так называла старуха-хозяйка часто заходившую к ней на посиделки бойкую соседку средних лет) — остановила у ограды Любушку, сообщила доверительно:
— Слыхала про заваруху? В тую неделю на ручье по утрянке красных постреляли. Так че, скажу тебе, вокруг села промышляет летучий партизанский отряд. Побаиваются наши, а ну как наскочат — шибко отомстят за своих. Мой-то нынче при дружине, дак вот он сказывал, промеж них, дружинников, молва идет, што командир у партизан отчаянный, весь в «Георгиях». Какой-то сотник Кулагин…
В душе Любушки похолодело: перепутала, может, Чумачиха — «Кулагин» более распространено в здешней округе, чем «Тулагин».
Прибежав во флигель, Любушка слово в слово передала Насте-сестрице, что услышала от Чумачихи. Анастасия радостно обняла подругу: «А я тебе что говорила? Жив твой лихой сокол — найдет и вызволит вас с сыночком!»
— Бежать нам надо, Настенька, — упрашивала подругу Любушка. — Я хоть куда теперь. Силы в себе чувствую. Мир не без добрых людей, укажут, где Тимошу искать с его партизанами.
Анастасия отговаривала:
— Рано пока. Ты, может, и при силах уже, но с малюткой греха наживем в скитаниях. Обождем, обузнаем получше, какими тропами твой сокол с бойцами ходит, тогда и решимся.
Как-то вечером Любушка вынесла Тимку во двор подышать свежим воздухом. Подойдя к забору, она увидела двигавшуюся по поселковой улице большую людскую колонну. По рваной, грязной одежде людей, по низко опущенным головам и усиленному казачьему конвою во главе со старшим урядником поняла — это обитатели ургуйского лагеря.
В калитке показался вестовой Филигонова Путин.
— Куда гонят их, горемычных? — спросила его Любушка.
Путин ответил угрюмо!
— Про то господин хорунжий знает. — Он поправил шашку и вроде как для доклада начальству сделал еле уловимое движение под козырек, заговорил совсем другим тоном: — Уважаемая Любовь Матвеевна, их благородие просят вас прибыть к нему на квартиру.
— На квартиру? Сейчас? На ночь глядя… — испугалась Любушка.
— Так сказано. — Путин отвел от нее взгляд в сторону, добавил успокаивающе: — Да вы не беспокойтесь, господин хорунжий вас не обидит. Притом к нему приехал его родной дядя — есаул Кормилов. Он, как и Авдей Корнеич, самолучший знакомый вашего батюшки.
— Передайте господину хорунжему… — Любушка запнулась, — не могу я сегодня прийти. Сына надо купать…
Кормилов… Кормилов… Любушка уже слышала эту фамилию. Совсем недавно. Вот только где? В связи с чем? Возможно, в Таежной, у Субботовых. Нет, не у Субботовых. Но она хорошо помнит, ее произносили где-то там, в Таежной или Голубицах. Голубицы… Верно, в Голубицах. Ночью, во время пожара, кто-то из стариков проклинал изуверов-карателей из эскадрона есаула Кормилова…
Та ночь была жуткая.
Тревога Анастасии была не напрасной. Когда подвода поднялась на взлобок холма и женщины увидели зарево, они еще не знали, где и что горит, лишь предчувствовали близость беды. И только при спуске в Ягодную падь им открылись объятые пожаром Голубицы.
Настю-сестрицу и Любушку приютила двоюродная тетка Анастасии. От нее они услышали о вчерашнем налете на Голубицы семеновского карательного отряда. Белогвардейцы учинили расправу над шестнадцатью селянами, бывшими бойцами Красной гвардии. Пятерых расстреляли прямо в их же подворьях якобы при попытке оказать сопротивление. Над остальными одиннадцатью устроили глумление: раздели их донага и приказали маршировать строевым шагом на виду у посельщиков. Те не выдержали позора, взбунтовались, кинулись на мучителей кто с камнем, кто с березовой жердиной, колом, выдернутым из изгороди, а иные просто с кулаками. Семеновцы стали усмирять взбунтовавшихся нагайками-треххвостками. И тогда кто-то из жителей открыл стрельбу из дробовика. Один из белоказаков был убит. Это-то и послужило карателям поводом для поджога села. Огню были преданы избы и дворовые постройки арестованных, а заодно и значившихся в «черных списках» сочувствующих большевикам.
По наводке известного в поселке лодыря, гуляки и бузотера Савелия Булыгина в дом Цереновых заявились подхмелевшие казаки-дружинники. Покуражившись, они забрали Анастасиину мать, брата подростка и при уходе подпалили избу…
Любушка и Настя-сестрица вторую ночь проводили уже не в Голубицах. Носившиеся повсюду слухи оказались правдой: из Таежной приехали уполномоченные атамана, которые взяли несколько посельщиков, в том числе и Любушку с Анастасией. Через некоторое время их отправили в станицу.
8
— Бог ты мой! Смотрю на вас, дядя Роман, и не верится, что это вы. Неужели все-таки вы?! Дайте вглядеться, какой вы теперь.
— Постарел? Конечно, не помолодел. Давно уже не двадцать и даже не тридцать. Что делать, годы не остановишь… А ты, Авдюша, возмужал. Мужчина настоящий! Ишь, какой бравый!.. Офицерские погоны к лицу.
Филигонов сиял.
— Как я рад, что вы здесь! Нет, ну не верится мне, что вы здесь, и все тут… Мне как сообщили, дядюшка есаул Кормилов приехал, я опешил даже. Откуда? Какими судьбами?
— Мы гарнизоны вашего края объезжали. Генерал Андриевский с Двуречной в Алекзавод направился, а наш путь по кругу: Двуречная — Махтола — Старый Чулум — Двуречная. Вчера прибыли в Махтолу, я и воспользовался остановкой, к тебе вот забежал повидаться.
Филигонов и Кормилов сидели в обнимку за столом, уставленным всякими закусками и начатой четвертью с водкой.
— Давайте за встречу еще по одной, дядя.
Филигонов налил рюмки. Выпили.
— Вы, гляжу, после ранения. Где вас так хватило?