Схватка в западне
Шрифт:
До Филигонова не сразу дошел смысл сообщения казака.
— На двенадцатой версте?.. Партизаны?.. Арестантов отбили?..
Есаул в первый момент словно окаменел. Затем будто ужаленный с визгом соскочил со стула. Одичало выпучив глаза, он вцепился в мундир Филигонова побелевшими пальцами, вытянул племянника из-за стола, зашипел:
— Хвастливый болтун… «У меня в гарнизоне ни-ни, красные Ургуй десятой дорогой обходят». — И уже не сдерживая голоса, заорал на всю горницу: — Слюнтяй!.. Пьяная тряпка!..
Стоявший на пороге казак в страхе попятился в коридор. Есаул остановил его срывающимся выкриком:
— Поднять всю полусотню!
Казака как ветром сдуло с порога.
Кормилов весь клокотал от негодования. Казалось, его ярости не будет конца. Но он вскоре все же справился с нервным приступом. Крепко тряхнув племянника, есаул отпустил его. Вмиг отрезвевший Филигонов забыл, что перед ним родной дядя; он поправил скомканный спереди мундир, принял подобающую перед старшим чином стойку:
— Жду ваших указаний.
— Немедленно выступаем! — Косо дернул головой Кормилов. — Во что бы то ни стало нужно взять сотника.
В это время в горнице появился вестовой Путин:
— Все вами веденное исполнено, господин хорунжий. Дамочка Любовь Матвеевна с младенцем и узкоглазая находятся тут.
Филигонов виновато взглянул на Кормилова, затем со злостью процедил:
— Бабья тут еще не хватало. — И непонятно, к кому обращаясь, к себе или есаулу, закончил с досадной вопросительностью: — Может, в Махтолу их отправить?
Кормилов ответил молчанием.
Хорунжий тихо приказал Путину:
— Раздобудь подводу у поселкового и к утру доставь пленниц в Махтолу. — Украдкой еще раз кинул взгляд на есаула, тише прежнего добавил: — Доложишь войсковому старшине Редкозубову, что их благородие Роман Игнатьевич просил принять женщин, чтобы до Читы довести их.
Сначала войсковой старшина Редкозубов встретил Любушку с сыном и Анастасию Церенову без особого энтузиазма. Он распорядился суетливо-услужливому вахмистру разместить их в батрацкой избе, на задворках дома зажиточного махтолинца Ерохова. Но когда Путин после официального доклада замолвил, что хорунжий Филигонов и особенно есаул Кормилов наказали доверительно передать их благородию, что дамочка с дитем — дочь знатного купца, Любовь Матвеевна Шукшеева, лицо войскового старшины расцвело улыбкой. Он подошел к Любушке, представился:
— Редкозубов Ипатий Евстафьевич. — Подозвал вахмистра. — Я думаю, Василий Фомич… э-э-э, пожалуй, Любовь Матвеевну с ребенком надо определить в дом. И непременно, чтобы хозяин выделил отдельную комнату.
Настя-сестрица, заметив тревогу в глазах Любушки, подбежала к ней, взяла с ее рук Тимку, повернулась к Редкозубову:
— Не извольте беспокоиться, мы неприхотливые. Нам и в избе хорошо будет.
Войсковой старшина насмешливо оглядел Церенову, промолвил пренебрежительно:
— А вас в дом не приглашают. Речь идет… э-э-э, о Любовь Матвеевне.
— Мы, конечно, не из господских, — сделала обиженную мину Анастасия. — Куда нам…
Любушка проронила:
— Настенька подруга мне.
— О-о! — то ли искренне, то ли притворно изумился Редкозубов.
Любушка чуть слышно добавила!
— Она помогает мне.
— Дак как не поможешь? — посмелела Анастасия. — Все забижают молодую дамочку с малюткой: и красные, и белые.
Редкозубов вроде с одобрением:
— Понимаю вас…
— А коль понимаете, — совсем расхрабрилась Настя-сестрица, — чего ж в голову не можете взять, что нельзя Любовь Матвеевне с малюткой без меня оставаться? Мне при них надобно быть. Слабые они. И ребеночек в уходе нуждается.
— Право, не знаю… э-э-э… — Редкозубов подыскивал слова. — Хозяева ведь… Их мнение… — Он явно не хотел, чтобы Церенова была вместе с Любушкой. — Вы могли бы навещать Любовь Матвеевну когда вам вздумается.
Анастасия, улучив момент, подмигнула Любушке, после чего угоднически поклонилась Редкозубову:
— Вы уж извиняйте меня, Ипатий Евстафьевич. И вправду, на што мне в хоромы богатые? Разрешили приходить проведывать Любовь Матвеевну с ее сыночком, помогать им. И на том премного благодарны.
— Вот это вы правильно, — одобрительно кивнул войсковой старшина. — Умница… э-э-э, как вас по имени?
— Анастасия, — поспешно ответила Церенова. — А лучше — Настя. Я больше привыкшая, когда меня Настей кликают.
— Умница, Анастасия… э-э-э, Настя!
Суетливо-услужливый вахмистр уже договорился с хозяином о размещении Любушки и все норовил поймать благоприятную минуту, чтобы доложить об этом Редкозубову.
— Вы сказать что-то хотите? — наконец остановил войсковой старшина свой взгляд на мельтешившем перед ним вахмистре.
— Хочу доложить, ваше высокоблагородие, комната-спальня, что рядом с залой, где вы разместились, подготовлена, — скороговоркой проскрипел тот женским голосом.
— Будьте добры пройти в дом… э-э-э, Любовь Матвеевна, — пригласил Редкозубов. — Смею полагать, уголок вам приготовили уютный. Надеюсь, вам понравится.
Любушка растерянно взглянула на Настю-сестрицу, державшую Тимку на руках, затем на Редкозубова и опять на Церенову.
— Безусловно, безусловно, — понял ее беспокойство войсковой старшина. — Анастасия… э-э-э, Настя пройдет с вами. — И вахмистру: — Василий Фомич, Настя должна беспрепятственно в любое время заходить к Любовь Матвеевне.
В коридоре женщин поджидал хозяин дома Ерохов, громадный ростом, груболицый, совершенно лысый мужчина годов шестидесяти. На Любушкино «здравствуйте» он ответил скупым: «Здорова дневали». С кухни выглянули две молодайки, так же сдержанно поздоровались.
Из прохожей дверь отворила хозяйка: сравнительно не старая, но болезненного вида — одни мощи — женщина. Она молча повела гостей в глубь дома.
Вскоре они оказались в просторной гостиной.
— Тут Ипатий Евстафьевич располагается, а вы будете в спаленке, — сказала хозяйка Любушке, указав в дальний угол, где под пестрой занавеской-полоской пряталась маленькая дверь.