Шведское огниво

Зацаринный Сергей

– Тайна не оказалась такой уж крепкой. Обычное дело. Кто-то сболтнул. Это не по моей части.

– Несколько дней назад до меня дошла весточка от верного человека. Дескать, в Сарай прибыл тайный посланец из Венгрии с письмом для одного менялы. Евреи такой народ, живут в разных странах, связь друг с другом поддерживают. Очень удобно друг через друга что-нибудь передавать. Писем пишут много, внимания это не привлекает. Из тех краев сейчас вести тревожные идут. Польский король умер, его наследник сейчас примеряется, какой стороны держаться. На Волынь уже давно глаз положил. Еще отец его на нас крестовый поход накликал.

Дальше сам знаешь, что получилось. Теперь посланец этот пропал. Как-то так получается: письмо пропало, посланец пропал, все концы в воду, словно и не было ничего. Я уже хотел махнуть рукой на это дело: на нет и суда нет. Как вдруг узнаю, что у посланца этого были голуби почтовые от Музаффара. Сразу и подумалось: Музаффар в Новом Сарае, значит, нужно было с кем-то здесь связь держать?

– Хочу тебя спросить… Всякими тайными делами и соглядатаями в чужих землях обычно занимается визирь. Люди для этого есть в диване. Опять же почтовая служба. Почему ты этим делом занялся?

– Сестра попросила, – бесхитростно ответил Могул-Буга.

– Попросила все сделать быстро и тайно, – подсказал Злат.

– Ты как будто за дверью стоял! – засмеялся эмир. Но голос его стал настороженным.

– Насчет Музаффаровых голубков тоже она тебя надоумила?

– Она. А что?

– Было бы это дело ханское, она бы Узбека и попросила. А так получается, что это просто какие-то дворцовые интриги. Мне ими заниматься не с руки.

– Отказываешься, значит. Я целый день скакал, выходит, попусту… – Могул-Буга даже не разозлился. В его голосе были только досада и разочарование.

– Почему отказываюсь? Просто заниматься этим делом не с руки. Ни жалобы, ни приказа. Поговори сам с эмиром. Насчет ограбления меняльной конторы. Пусть он мне даст приказ обратить на это особое внимание. Как уж ты будешь ему объяснять, почему это тебя так интересует, – дело не мое. Я ведь тебе не зря говорил присказку про хороший ответ и вопрос. Поэтому задам вопрос сам: хатун подозревает, что все это кто-то затеял, чтобы опорочить ее в глазах хана?

XXXI. Наука неверных

– Радуйся, Касриэль! – приветствовал Злат менялу, подходя к его лавке на большом базаре. – Поиском твоей шкатулки озаботились даже при ханском дворе. Сегодня я получил строжайший приказ эмира: бросить все дела и полностью посвятить себя розыску злоумышленников, посмевших посягнуть на самое святое, что есть у человека, – веру в справедливость. Ведь если преступление остается безнаказанным, оно подрывает веру в могущество власти.

Починив дверь в своей конторе на Красной пристани, еврей привязал на нее шнурок, залепив узел воском с оттиснутой на нем печатью, и перебрался в небольшую лавочку, которую построил, когда еще только делал первые шаги в меняльном промысле.

Сарай был тогда еще совсем не тот, каким стал теперь. Только-только было покончено со всесильным Ногаем, долгое время державшим в руках власть в улусе и сменявшим ханов по своему усмотрению. В степях после десятилетней смуты восстановился мир. На старых караванных тропах, как в былые времена, появились вереницы груженных товарами верблюдов.

Хан Тохта, отсиживавшийся в неспокойную пору ближе к спасительным лесам возле Укека, перебрался в низовья, куда после заключения мира с улусом Хулагу из-за моря стали прибывать корабли. Столица возле ханского дворца начала

расти не по дням, а по часам.

Касриэль переехал сюда из Сумеркента, древнего города на реке, почти у самого моря. Там он обосновался после своего приезда в Улус Джучи. Долго дела шли кое-как. Торговля была хилая. Купцы худые. Перебивался больше мелкими ссудами. Бросил насиженное место без жалости. В Сарае тогда был еще только один базар. Места дешевые, Касриэль смог купить себе хорошее, немного в стороне от большой толкучки. За тридцать с лишним лет оно превратилось в золотое дно. Базар разросся и стал именоваться главным. Здесь стояли самые богатые лавки и конторы. Рукой подать до ханского дворца и дворов знатнейших эмиров.

Сарай теперь разросся – за день не объедешь. Полтора десятка кварталов, и в каждом свой базар, поболе того, каким был этот тридцать лет назад. Касриэль уже давно перебрался на Красную пристань – ближе к морской торговле, большим деньгам. Но и лавку на базаре не бросил. На лето нанимал сидельца, а зимой, когда уплывали последние корабли, справлялся сам. До дома рукой подать, рядом старые друзья, с которыми начинал еще в былые времена. С одним из них, соседом по лавке, он и сидел сейчас у входа, греясь на неярком по-осеннему солнце.

Увидев облаченного в коричневый халат наиба, восседающего на крепком коне из ханской конюшни, сосед спешно юркнул к себе. Грозного представителя власти, как и подобает большому начальнику, сопровождал писец: едва выйдя от эмира, Злат немедленно послал за Илгизаром, который уже приготовился было вкушать мед мудрости в медресе. Они зашли в лавку, оставив дверь открытой, чтобы не зажигать лампу.

– Вчера вечером в Сарай прискакал Могул-Буга. Решил лично присматривать за этим делом. Так что, дорогой друг, покоя мне не будет. А значит, и тебе. Хорошо должно быть всем. – Злат уселся на лавку и по русской привычке снял свою монгольскую шапочку с пером. – Ты говорил, что обещал вознаграждение за возвращение бумаг. Ничего нового? Это даже лучше. Сам понимаешь, до них никому дела нет. Эмир хочет добраться до тех, кто это сделал. Ты же сам сказал, что им явно кто-то заплатил.

Касриэль развел руками, словно хотел показать, что ему нечего добавить к ранее сказанному.

– Ты, наверное, уже догадался, для чего я взял с собой этого ученого юношу, – указал наиб на Илгизара. – Сейчас он будет говорить умные речи про диалектику и науку этого… как его… который искал неизвестное через известное?..

– Аль-Хорезми. Наука вычислений. Ее называют еще наукой неверных. Аль-Джеброй.

– Про путеводную звезду и путеводные нити мне больше нравилось. Проще и понятней. Поэтому о них тоже не забывай. Можешь что-нибудь вычислить здесь по своей науке?

– Садись вот к этому столику, обитому сукном, вот тебе мел, – пришел на помощь юноше Касриэль. – Нам постоянно приходится делать записи. Думаю, и тебе это не помешает. Мысль быстротечна и легка на подъем. Запись помогает ее удерживать.

– Давайте запишем, что нам дано. Письмо. С ним связано три человека. Один, который украл, второй, который хотел купить, и третий, который хотел заполучить его силой. Зачем оно третьему, мы знаем. Зачем второму – тоже. Что можно предположить про первого? Самое важное – зачем оно ему? – Илгизар задумался. – Давайте поищем, что связывает между собой людей, интересовавшихся письмом.