Шьяра
Шрифт:
— Твое…
Послышалось или нет?
К еще не убранному спальнику потянул именно Рил, не давая осмыслить едва слышный выдох. И раздеваться принялся сам, почти красуясь, но все-таки не переступая какую-то грань. Голову у Яниса повело потом, когда он увидел, как Рил медленно опускается на колени, так и не открывая глаз, не видя, кто за спиной. Воспитанный дроу, он даже в моменты близости всегда старался оказаться лицом к лицу, все эти годы. И вот теперь…
Горгону пробрало невольной дрожью — не из опасения не оправдать, нет. От чувства запредельной, невероятной близости.
Любить.
— В… — едва слышно начал Рил.
— Кармане?
— Рюкзаке, — тихий смешок. — В наружном кармане.
Еще один поцелуй в плечо, подтянуть рюкзак кончиком хвоста, обшарить с помощью змеек все внешние карманы. Обвести кончиком языка лопатки, огладить бедра. Коснуться губами поясницы, потереться щекой, не в силах выразить распирающие изнутри чувства. И — ласкать, ласкать, ласкать, изнутри и снаружи, пальцами, ладонями и змейками, всем телом и полосками чешуи на руках. Замереть на мгновение, соображая, как лучше, — и послушаться опять едва слышного шепота: «Верхним». Толкнуться внутрь — медленно, на вдохе. Замереть.
И выдохнуть, шумно, почти вскрикнув.
Доверившись обнимающим его рукам и змейкам, Рил перестал опираться сам, чуть выпрямился — и обхватил ладонью их обоих, сжав и больше не двигаясь. Но и этого хватило, двойственное ощущение оказалось странно ярким.
И почему они раньше так не делали?
Наверное, потому, что такое — для особых случаев. Потому что невозможно представить обыденное сейчас, когда из глаз мало что искры не сыплются, а змейки сами свиваются, притягивая послушно обмякшего Рила. Такого странно тихого, расслабленного, только ладонь медленно сжимается и разжимается в такт движениям. Даже стоны — едва слышные, совсем на него не похожие.
Если сначала Янис все-таки немного опасался — выросли не только змейки, — то, видя такую реакцию, вообще забыл обо всем. Невозможно было думать, когда так отдавались, так принимали, полностью, без остатка, абсолютно и до конца.
И под самый конец, когда Рил снова уперся свободной рукой, подаваясь назад, нельзя было сдержаться, услышав вместо последнего стона:
— Твой!
— Мой!.. — шепотом, стоном, согласием, обещанием. — Люблю…
И медленно стечь рядом, не в силах разжать руки, отстраниться, снова дышать отдельно. Только так, одним дыханием на двоих, одним ритмом сердца.
Одним бесконечным, абсолютным доверием.
========== Глава 4 ==========
Странное ощущение отрешенности от мира не покидало целый день. И с утра, когда лежали, тесно обнявшись, не желая отпускать друг друга, и потом, когда сидели, все так же бок о бок, передавая флягу с водой и приходя в себя. А когда солнце начало припекать и Рилонар затащил спальник под высокие ветви кустов, чувство достигло апогея. Как будто мира не было, а был только их маленький зеленый лоскуток, бегущие по небу облака среди широких листьев и назойливый стрекот какого-то насекомого, спрятавшегося в ветвях.
— Здесь хорошо, — наконец подал голос Янис. До этого они и не говорили совсем, предпочитая молча впитывать окружающую тишину. — С тобой всегда хорошо…
Укутанный кольцами хвоста, змейками и руками Яниса, Рил чуть шевельнулся, кивнув, и затих снова. Потом все-таки сказал совсем охрипшим голосом:
— С тобой тоже. С самого начала…
Ян немного помолчал, впитывая в себя эти слова, как недавнюю тишину. Попытался прижаться еще плотнее, хотя, казалось бы, куда уж.
— Рил… А что именно произошло сейчас? Такое важное?
Он терпеливо ждал: видел, что Рил не просто молчит, а думает, мучительно пытается подобрать слова для того, что словами-то выразить почти нереально. Куда проще лежать так, прижиматься щекой к чужой ладони самым простым и доверчивым жестом, не скрывать эмоции, не натягивать масок, позволяя лицу отразить и усталость, и покой, и тихую радость.
Но это был Рилонар — и он все-таки справился.
— Когда мы в прошлый раз, когда я обгорел… Ты был такой уставший, но медленно оживающий. Как будто завязь на почему-то сбросившей листву ветке, уголек, разгорающийся в пепле. Ян, тебя хотелось оберегать и любить. Любоваться этим возрождением, чего бы оно мне ни стоило. Это… чудо.
Горгона помолчал немного, тоже подбирая слова.
— Да… я помню. Ты таким был в Айравате. Мне так хотелось сделать все, что только возможно… Но у тебя получается лучше.
— Просто больше опыта, — короткий смешок. — Но это не все. Вчера… ты был такой доверчивый… Ян, ты не представляешь, как это выглядело. Я сумеречный. Не светлый, во мне слишком много темного. И в этот момент…
Зажмурившись, Рил помотал головой.
— Не знаю, как объяснить. Ты — мой. Настолько мой, что тебе можно… все.
— Твой, — согласился горгона, касаясь губами плеча. — И ты мой. Всеми своими половинами.
И на полтона ниже:
— Ты не представляешь, какой ты, когда твоя темная половина дает о себе знать. Это… Дышать бы не забыть.
— Не боишься, что наврежу? — Рил поднял голову, внимательно вглядываясь в лицо Яниса.
— Нет. Только не ты, — кончиками пальцев по груди. — Удивительное чувство — ощущать, как лезвие скользит по горлу, и знать, что ты в полной безопасности. Волнующее.
— Знать, что я могу делать что угодно, — в тон почти шепотом отозвался Рил, повторяя движение, но ведя вверх, к горлу. — Что ты — мое, не возразишь, не откажешь…
Пальцы наконец добрались до горла и чуть сжали его — легонько, только обозначая захват, но не душа.
— Не откажу, — Ян полуприкрыл глаза, глядя на эльфа из-под ресниц. Одна из змеек лизнула костяшки пальцев. — Это же ты.
И расслабиться — полностью, без малейших сомнений. Да, твой. Целиком. Насовсем. Даже кольца хвоста расслабить, не мешая эльфу выбираться из-под них, вроде небрежно, но при этом заботливо придерживая, чтобы не свалились на землю. Рука исчезла с горла, но почти тут же вернулась, сгребла змеек у основания, заставляя ткнуться щекой в спальник.