Сидящее в нас. Книга первая
Шрифт:
А тут? Прямо в полдень. Да ещё так настойчиво – у местного священника должны быть очень веские причины побеспокоить народ. Иного ему не простят. Молитва молитвой, но суабаларцы не настолько религиозны, чтобы забывать о своей пользе. Или – как посмеивался её отец – слишком религиозны, чтобы нарушать заповедь беспрерывно трудиться в поте лица своего. И преумножать богатство народа своего.
– Чего это они расшумелись? – внезапно довольно грубо выпалила Челия.
– Это гонг святилища, – пояснила нянька, оглядываясь по сторонам.
Из домов вдоль улицы, по которой они неторопливо
– Что-то случилось? – заступила Таюли дорогу какой-то с виду обстоятельной женщине.
Та остановилась, внимательно оглядела путешественниц. Затем покосилась на проходящих мимо людей и тихонько посоветовала:
– Лучше уходите. У нас чужих не любят.
– Не уйду, – надула губки Челия. – Моей няньке нужно покушать и помыться.
Проигнорировав малявку, женщина вновь шепнула, пронзив Таюли острым взглядом:
– Уходите. Наш священник…
– Гадкий, поганый человечишка, – грозно насупилась Лиата. – От него так воняет, что чуешь прямо тут.
Женщина отпрянула. Поспешно обошла их кругом и бросилась бежать за остальными торопыгами.
– Он так плох? – уточнила Таюли, продолжая оглядываться, хотя улица уже подопустела.
– Он любит мучить людей, – пожала плечиками демонюшка. – Ему от этого очень приятно. А он очень любит, когда приятно очень часто.
– Давай уйдём, – поморщилась нянька.
И цапнула Лиату за руку в попытке свернуть на боковую улочку, что уходила в сторону тракта, тянущегося вдоль берега моря.
– Ни за что, – отчеканила малышка.
Вырвала руку и засеменила быстрей.
– Ну, почему?
– Еды много не бывает, – невинным голоском ответила демонюшка, одарив няньку тошнотной маетой. – Ты идёшь? Или мне тащить тебя по небу?
Деревня – как и все такие же прибрежные поселения – тянулась вдоль берега. Дотопав до середины, отмеченной обширным постоялым двором, Таюли увидала далеко впереди крышу святилища. На ней под навесом сидел человек и бухал в гонг.
Само строение её поразило: такому больше пристало украшать приличный торговый город – как только деревенские вытянули подобное строительство? Тут стены не меньше, чем в полсотню шагов. Или у них были помощники, что скинулись в общий котёл? Таюли не поленилась обойти огромное строение. И с другой стороны увидала засевшие меж дальних холмов дома, от которых тоже неслись люди. Да и от тракта подтягивались – видать, и за ним была деревня, а то и две. Становилось понятно, зачем понадобилось такое святилище.
Народу, несмотря на разгар дня, набилось прилично. Большинство в неопрятной рабочей одежде, носящей следы какого-нибудь мастерства. А в таком виде в святилище лезут лишь невежды. Всё говорило за то, что причина, заставившая голосить гонг, не из простых.
– Кого этот пёс сегодня изуродует? – проворчали справа от Таюли, примостившейся в задних рядах.
– Слыхал, будто нашего уродца.
– А этот-то чем ему помешал?
Таюли не выдержала и обернулась, горя любопытством увидать тех, кто, похоже, способен шевелить собственными мозгами. Несколько мужиков в рыбачьих штанах и грубых куртках теснились в своём небольшом плотном кругу. Крайний, будто почуяв на себе взгляд, покосился на чужачку и нахмурился. Она отвернулась, глянула вниз и остолбенела: Лиатаяна исчезла. Так мне и надо – с досадой обругала себя нянька и принялась потихоньку протискиваться влево. Там виднелся свободный пятачок, с которого можно было попытаться рассмотреть…
– Дура! – шикнула себе под нос Таюли и замерла.
Смешно и надеяться, будто Лиата сбежала прогуляться по деревеньке, столь же интересной, как прошлогодние стоптанные туфли. Нет, сейчас она объявится в самой гуще событий – с тоской подумала нянька и приготовилась к неприятностям. Хорошо, хоть не придётся отбиваться, рискуя нарваться на большую трёпку. Крестьяне – любители подобных развлечений за неимением других, процветающих лишь в городах.
– Дети мои! – прозвучал впереди у алтаря проникновенный ласковый мужской голос, от которого у Таюли мигом слиплись пальцы. – Да простится мне моя поспешность, что заставила созвать вас для важного дела. Понимаю, вы сейчас подумали: важные дела вершатся на ваших полях, где растёт хлеб. В ваших загонах, где ждут дойные коровы. На маслобойнях, на мельнице, в мастерских. И вы правы, дети мои, почитая и преумножая пищу телесную, которая…
– Правильно, кушать нужно хорошо! – встрял поперёк прочувствованного вступления проповеди звонкий детский голосок.
Глухая раздражённая тишина, висящая над головами людей, принуждённых выслушивать несвоевременные славословия, поколебалась. Уступила место шепоткам и ширканью грубых подмёток по каменному полу. Таюли закрутила головой, в надежде отыскать способ подобраться ближе к алтарю, не привлекая нездорового внимания. Легко пробежала за спинами последнего ряда прихожан к левой стене. Накинула на голову капюшон, пригнула голову и поползла по проходу вдоль стены.
– Да, дитя моё, – ласково одобрил священник детский порыв помочь доброму дяде. – И Всеблагой Создатель Мира радуется, когда его дети…
– Работают, а не бездельничают! – вновь прилетела со стороны ненужная помощь. – А ещё не воруют! И не убивают друг друга!
Шепотки стали оживлённее. А кое-где едва слышно зафыркали в ладони, зажимающие рты.
– Истинно так, дитя моё, – озадаченно принял священник и эту помощь, вглядываясь в толпу, дабы узреть словоохотливого ребёнка, что лезет со своими глупостями поперёк проповеди. – Но, сегодня я собрал вас не для того, чем более подобает заниматься, освободив себя от забот о хлебе насущном. Нет, сегодня в этот неурочный час я призвал вас…
– Чтобы убить ещё одного!.. Ну, того, кто тебе не нравится!
Перешёптывания переросли в пересуды, а головы пришли в движение. В передних рядах завертелись, а торчавшие за ними тянулись вверх в попытке разглядеть неугомонное и столь дерзкое дитя. Надо было немедля выяснить: чья это «радость» старательно накликает беду на отчие головы?
– Дети мои! – встревоженно повысил голос священник.
– Детей любят! – сокрушённо возразил голосок. – А ты их не любишь. Ты их мучаешь, говнюк мерзопакостный… Ой! Нет, всё равно: говнюк! Прости, нянька!