Сильнее смерти
Шрифт:
– Мисс Уинг может принять вас через минуту, сэр.
Прислонившись к оштукатуренной стене, Фьорсен стоял на сквозняке в коридоре и спрашивал себя: какого черта он здесь и какого черта она ему скажет?
Она уже надела шляпу, а костюмерша застегивала на ней лакированные ботинки. Дафна Уинг протянула руку через ее голову и сказала:
– О мистер Фьорсен, как поживаете?
Фьорсен взял ее маленькую влажную руку и окинул девушку взглядом, опасаясь, однако, встретиться с ней глазами. Лицо ее осталось таким же и все-таки было новым. В нем чувствовалось больше твердости, больше уверенности; только безупречная гибкая фигурка не изменилась. Костюмерша пробормотала: "До свидания, мисс" - и ушла.
Дафна Уинг слабо улыбалась.
– Я так долго не видела вас.
– Да. Я был за границей. Вы танцуете, как всегда, прекрасно.
– О да; то, что случилось, не помешало моим танцам!
Сделав над собой усилие, он посмотрел ей прямо в лицо. Неужели это та самая девушка, которая так цеплялась за него, надоедала своими поцелуями, слезами, мольбами о любви, хотя бы самой маленькой? Сейчас она была привлекательнее, намного привлекательнее, чем прежде! И он сказал:
– Поцелуй меня, маленькая Дафна!
Дафна Уинг не пошевелилась. Белыми зубками она прикусила нижнюю губу и ответила:
– О нет, благодарю вас! Как поживает миссис Фьорсен?
Он сказал отрывисто:
– С ней покончено.
– О! Она развелась с вами?
– Нет. Довольно о ней, я сказал - довольно!
Дафна Уинг, не двигаясь с места, стояла посреди своей маленькой, заполненной всяким хламом артистической. Она произнесла деловым тоном:
– Не очень-то вы вежливы, не правда ли? Это просто забавно. Не знаю, рада ли я видеть вас. Мне было очень тяжело, вы сами понимаете; а миссис Фьорсен вела себя, как ангел. Зачем вы пришли ко мне?
В самом деле! Зачем он пришел? Молнией мелькнула мысль: "Она поможет мне забыть". И он тихо проговорил:
– Я поступил жестоко, Дафна. Я пришел, чтобы загладить свою вину.
– О нет! Вы ничего не можете исправить; нет, спасибо!
– Она стала натягивать перчатки.
– Знаете ли, вы меня многому научили, я даже должна быть вам благодарна. О, вы отрастили бородку? Вы думаете, это вам идет? Нет, вы скорее напоминаете Мефистофеля.
Фьорсен пристально смотрел на это прекрасное лицо - сквозь удивительную белизну кожи едва пробивался слабый румянец. Что ж, она смеется над ним? Дафна Уинг - и такой деловой тон!
– Где вы теперь живете?
– спросил он.
– Я живу отдельно, в своей студии. Можете прийти и посмотреть, если желаете. Но только поймите сразу: любви мне не надо, я больше не хочу.
Фьорсен осклабился.
– Даже с другим?
– спросил он.
Дафна Уинг ответила спокойно:
– Прошу вас обращаться со мной, как с леди.
Фьорсен прикусил губу.
– Могу я иметь удовольствие пригласить вас на чашку чая?
– Благодарю вас. Я очень голодна. Я не завтракаю, когда у меня дневное выступление. Я считаю, что так лучше. Вам понравилось, как я танцую Офелию?
– Весьма искусно,
– Это делается с помощью зеркал, и еще там есть сетка из проволоки. Но у вас создалось впечатление, что я безумная?
– Фьорсен кивнул.
– Я очень рада. Так пойдемте? Мне очень хочется чаю.
Она повернулась, взглянула на себя в зеркало, поправила обеими руками шляпу, на секунду показав замечательные линии своей фигуры, взяла сумочку, висевшую на спинке стула, и сказала:
– Я думаю, вам лучше пройти вперед, если не возражаете. Так мы не обратим на себя внимания. Встретимся у "Раффеля", там у них очень вкусные вещи. Au revoir {До свидания (франц.).}.
Совершенно сбитый с толку, раздосадованный, странно притихший, Фьорсен пересек Ковентри-стрит, вошел в пустой ресторан "Раффеля" и занял столик у окна. Образ Джип, сидящей на дубовом сундуке у кровати, начисто вытеснил танцовщицу. Но, подняв глаза, он увидел Дафну Уинг - она стояла на улице и внимательно рассматривала выставленные в витрине пирожные. Потом она вошла.
– А! Вы уже здесь? Знаете, мне хотелось бы кофе-глясе, орехового торта и сладких марципанов; о, и чуточку сбитых сливок к торту! Вы не возражаете?
– Усевшись на стул, она принялась разглядывать его.
– Где вы были за границей?
– В Стокгольме, Будапеште, Москве и других местах.
– Великолепно! Как вы думаете, был бы у меня успех в Будапеште или Москве?
– Возможно. Вы типичная англичанка.
– О! Вы думаете, что я типичная англичанка?
– Безусловно. Ваш тип...
– Он едва удержался, чтобы не сказать: "Ваш вульгарный тип едва ли возможен в какой-либо другой стране".
– Мой тип красоты? Фьорсен усмехнулся и кивнул.
– Пожалуй, это - самое приятное из того, что вы когда-либо мне сказали. Но все-таки мне хочется думать, что я скорее греческого типа, языческого.
Ее профиль на фоне яркого света был удивительно чист и нежен. Он сказал:
– Вы, наверно, ненавидите меня, маленькая Дафна. Ведь вы должны ненавидеть меня.
Круглые серо-голубые глаза Дафны Уинг смотрели на него с тем же выражением, с каким она только что разглядывала марципаны.
– Нет. Теперь у меня уже нет ненависти к вам. Конечно, если бы я все еще любила вас, я бы вас ненавидела. Это странно, правда? Но ведь можно думать о человеке, что он дрянь, и не чувствовать ненависти к нему?
– Значит, вы думаете, что я дрянь?
– А разве нет? Иначе вас и не назовешь! Подумайте только, что вы сделали со мной!
– А вы все-таки не отказались выпить со мной чашку чая!
Дафна Уинг принялась за торт и сказала с набитым ртом:
– Видите ли, я теперь независима и знаю жизнь. А поэтому я вас не боюсь.
Фьорсен схватил ее руку в том месте, где ровно бился пульс. Она взглянула на него, переложила ложечку в другую руку и продолжала есть. Фьорсен отдернул свою руку, как ужаленный.