Сильные женщины. Их боялись мужчины
Шрифт:
— «Вторым» сортом вы считаете вице-премьера, министра культуры, заместителя мэра Москвы? По-видимому, для некоторых не верхушкой истеблишмента являются и Президент России, и Патриарх Московский и Всея Руси, которые прислали нам свои поздравления?
— Татьяна Васильевна, давайте не будем продолжать эту тему. Тем более что у меня к вам масса и других вопросов. Хотите, я вас развеселю. Я слышал, что однажды, когда возводимое по решению Президиума ЦК КПСС сооружение нового здания МХАТа подходило к концу, на стройку неожиданно нагрянула министр культуры Екатерина Фурцева. Остановившись у главного входа в театр, подняла голову и недовольно спросила: «А это еще что за (простите меня, Татьяна Васильевна, но это прямой жаргон Екатерины Алексеевны) сиськи и ляжки?» «Это кронштейны, поддерживающие фонари над парадным входом, выполненные в виде порхающих амурчиков», — объяснил архитектор. «Убрать!» — дала указание министр. Вот почему теперь мы созерцаем те самые кронштейны, только уже в виде большой буквы «Г», очень напоминающие… виселицы. Да и вообще вы, наверное, слышали, что это здание зовут то тюрьмой, то Бастилией? Как вам здесь работается, какова в помещении аура?
— Своеобразная архитектура этого здания кому-то нравится, кому-то нет. А что касается ауры, то ее-то мы сами и создаем. И аура для зрителя весьма благоприятная. Если он нас любит и постоянно к нам приходит. Вот и сегодня почти аншлаг.
— Недавно под названием «Почти дневник» издана книга ваших мемуаров. В этой же почетной серии «Мой XX век» буквально перед вами опубликованы мемуары великой Брижит Бардо, мемуары скандальные, наделавшие во Франции много шума. А все из-за того, что актриса слишком уж вольно и откровенно описала жизнь со своими прошлыми мужьями. Ваша книга иная — мягкая, нежная, добрая. Вы тоже упоминаете имена своих прошлых и тогда уже известных, а нынче и вовсе знаменитых партнеров по жизни. Скажите, что вас удерживало от раскрытия более интимных тайн и личной, и творческой судьбы, ведь нынче такого рода откровения в цене и в моде?
— Между мною и Брижит Бардо огромная и, я бы сказала, принципиальная разница. Бардо — кинозвезда, она входит в орбиту индустрии звезд. Со своими законами и понятиями, в которые как непременные атрибуты входят скандалы, разоблачения, шум в прессе, одним словом, мишура, сопровождающая шоу-бизнес. Мишура, которую я не приемлю.
— А разве вы не считаете себя кинозвездой?
— Нет, ни в коем случае. Я просто актриса.
— Но у нас в России вы не менее популярны, чем Бардо во Франции.
— Что ж, если так, то это просто доказывает, что я неплохая актриса.
— Тем не менее, Татьяна Васильевна, не могу не воспользоваться возможностью спросить вас, как вы сегодня воспринимаете личность одного из ваших прошлых мужей Олега Басилашвили, имя которого как творческого и общественного деятеля у всех на слуху?
— Олег Валерьянович был и остается замечательным, большим, серьезным актером. С одинаковым успехом он работает и в театре, и в кино. Басилашвили ко всему относится серьезно, строго. А что касается политических его взглядов, на которые вы, вероятно, намекаете, то ведь близких людей, как правило, выбирают не по политическим критериям, а по каким-то иным. Во всяком случае, было бы смешно, если бы я относилась к ним именно так.
— По-видимому, это касается и Эдварда Радзинского, драматурга, а ныне популярного ученого-телеведущего, который когда-то написал для вас сценарий к фильму «Еще раз про любовь», во многом определившему вашу творческую индивидуальность. Именно тогда все мужчины Советского Союза сходили сума по Дорониной.
— Что же, Радзинский чрезвычайно одаренный и очень умный, я бы сказала, блестящий человек, но истина в том, что его сегодняшние пристрастия, его сегодняшняя жизнь меня не касаются. Мы расстались с ним очень давно.
— Кстати, а как вы сами считаете, какая была наиболее звездная роль, выпавшая вам в театре или в кино, которой вы и сегодня можете гордиться?
— Как правило, самые дорогие работы — это те, которые творишь сейчас. Мне не хотелось бы ссылаться на прошлое и говорить о Большом драматическом театре в Ленинграде или Театре имени Маяковского в Москве, или о фильмах, где я играла. Я ведь и нынче ставлю спектакли и играю в них, и публика с интересом их посещает. Поэтому считаю, что сегодняшние мои работы не компрометируют те, которые когда-то тоже любила публика, зритель.
— Хотя вы стараетесь стойко держаться, влача воз руководителя большого коллектива, но я знаю, что вы переживаете за ситуацию в искусстве, в театре. Что и говорить, далеко в прошлом времена, когда билетик в любимый театр был на вес золота, а звание народного артиста означало почти памятник при жизни.
— Я в данном случае переживаю за общую ситуацию в стране. Раньше не было проблем поздно вечером после спектакля пройтись по ночной Москве, не было проблем и с деньгами на билеты, даже для пенсионера.
— Раздел МХАТовской труппы произошел во времена перестройки. Вы, наверное, вините в этом и Горбачева?
— Не задумывалась. Во всяком случае, в том, что мы не имеем сегодня лишнего рубля, виноват и Горбачев тоже.
— Скажите, есть ли сегодня в нашем искусстве человек, которого можно поставить рядом с вашим великим учителем Георгием Товстоноговым?
— По репертуару, по интерпретации наших классиков — Чехова, Грибоедова, Горького и Шолохова — нет ни одного. Товстоноговы появляются крайне редко, это был гениальный режиссер, чудо. И мне, конечно же, повезло, что я жила с ним в одно время.
— Вам не кажется, что Горький и Шолохов нынче устаревают?
— Нет, мне видится сознательное отстранение читателя и зрителя от наследия этих великих классиков отечественной литературы.
Татьяна Доронина, художественный руководитель крупнейшего столичного театра, народная артистка СССР, слывет человеком с нелегким характером, своенравным, с собственными непоколебимыми убеждениями, быть может, в чем-то оставшимися от прошлой нашей морали, принципов, эстетических критериев. Поначалу наша беседа проходила несколько напряженно, я бы сказал, официально-сдержанно. Татьяна Васильевна курила, и я старался не задевать острых моментов нашего нелегкого бытия, не задавал каверзных вопросов. В конце концов, я так и не понял, нашли ли мы с ней общий язык, смог ли я растопить холодок то ли ее настроения, то ли недоверия к незнакомому собеседнику, то ли общего состояния ее внутреннего мира. Правда, прочитав послесловие к ее мемуарам, написанное искусствоведом, я кое-что все-таки понял: ее сомнения в себе, неуверенность сохранились со времен молодости. Правда, поверхностное знакомство с Дорониной оставляет впечатление скорее противоположное. Ее закрытость можно принять за надменность, необщительность — за каприз, сосредоточенность посчитать индивидуализмом… Она отгораживается от расспросов и новых знакомств, от похвал, высказанных в лицо, от обсуждений и публичных встреч — от всего, что составляет внешнюю привлекательность актерской профессии.
— Татьяна Васильевна, как у вас по части юмора, без которого нынче трудно воспринимать жизнь? Вы помните остроумную пародию на вас Валентина Гафта: «Как клубника в сметане — Доронина Таня. Ты такую другую поди поищи. У нее в сочетанье тончайшие грани, будто малость «Шанели» накапали в щи».
— Что тут скажешь, очень милая пародия, нежная, и я хорошо к ней отношусь.
— Перед встречей с вами я разговаривал со знакомыми артистами вашего театра, и все хором говорят одно: «Доронина может без устали вкалывать в театре, репетируя с утра до вечера, что ее лучшее настроение — рабочее». А как же личная жизнь, Татьяна Васильевна, отдых, путешествия, увлечения?