Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Лавров Александр Васильевич

Второй «башенный» сезон 1906–1907 гг. оказался не таким активным и многолюдным, каким был предшествовавший ему (собраниям препятствовала длительная болезнь хозяйки дома Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, продолжавшаяся с конца ноября 1906 до января 1907 г.), состоялось лишь несколько публичных «сред», [976] но личные отношения двух супружеских пар, сначала живших по соседству, а потом и в общих стенах, стали в эту пору предельно близкими. И, разумеется, совместный быт оказывался самым благоприятным условием для манифестации высших ценностей, важнейших для представителей символистского мировидения, – ценностей творческих, эстетических и, что важнее всего, теургических и жизнестроительных. М. Сабашникова-Волошина вспоминает о первой встрече с Ивановым и Зиновьевой-Аннибал: «…я почувствовала только исключительно интенсивную, для меня еще загадочную жизнь их обоих. Из своего сообщества они вынесли что-то новое, своей жизнью хотели явить людям нечто новое – со страстью постигнутую идею». [977]

976

См.: Богомолов Н. А. …И другие действующие лица // Вячеслав Иванов, Лидия Зиновьева-Аннибал. Переписка 1894–1903. М., 2009. Т. 1. С. 43.

977

Волошина Маргарита (Сабашникова М. В.). Зеленая Змея: История одной жизни / Пер. с нем. М. Н. Жемчужниковой. М., 1993. С. 152.

Основное

содержание этой «идеи» в «башенный» период – по словам О. Дешарт, «странное, парадоксальное, безумное», но знаменовавшее тягу к воплощению «хорового», вселенского начала, – включало стремление Иванова и его жены «в свое двуединство “вплавить” третье существо» – «образовать духовно-душевно-телесный “слиток” из трех живых людей». [978] В течение 1906 г. роль «третьего» суждено было исполнять Сергею Городецкому, дебютировавшему книгой стихов «Ярь» (которая получила признание в окружении Иванова еще до опубликования), однако чаемого тройственного союза с молодым поэтом не получилось; Городецкий сумел в конце концов уклониться от исполнения не привлекавшей его роли. [979] После появления на «башне» четы Волошиных представились возможности для оформления другой «хоровой» композиции. И хотя Волошин вдохновлялся во многом жизнестроительной утопией Иванова и темами интеллектуальных дискуссий на «башне» (что нашло отражение в его лекции «Пути Эроса (Мысли и комментарии к Платонову “Пиру”)», оглашенной на «башне» 24 февраля, а затем прочитанной в Москве 27 февраля 1907 г. в Литературно-художественном кружке [980] ), к тому повороту, который обозначился в его судьбе зимой 1906–1907 гг., он оказался психологически и эмоционально не подготовленным.

978

Примечания О. Дешарт в кн.: Иванов Вячеслав. Собр. соч. Брюссель, 1974. Т. II. С. 756.

979

См.: Богомолов Н. А. «Мы – два грозой зажженные ствола». Эротика в русской поэзии – от символистов до обэриутов // Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 241–242; Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов в 1903–1907 годах: Документальные хроники. М., 2009. С. 199–200.

980

См.: Волошин Максимилиан. Собр. соч. М., 2008. Т. 6, кн. 2. С. 208–235, 825–837.

4 февраля 1907 г. Зиновьева-Аннибал писала М. М. Замятниной: «С Маргаритой Сабашниковой у нас у обоих особенно близкие, любовно-влюбленные отношения. Странный дух нашей башни. Стены расширяются и виден свет в небе. Хотя рост болезнен. Вячеслав переживает очень высокий духовный период. И теперь безусловно прекрасен. Жизнь наша вся идет на большой высоте и в глубоком ритме». [981] В этих признаниях еще содержится оговорка о «болезненности» роста, но из другого исповедального письма Зиновьевой-Аннибал, адресованного А. Р. Минцловой, ясно, что формирующееся новое «трио» воспринимается описывающим его автором как некий эзотерический любовный союз, сулящий «откровения пути»: «…жизнь подрезала корни у моего Дерева Жизни в том месте, где из них вверх тянулся ствол любви Двоих. И насадила другие корни. Это впервые осуществилось только теперь, в январе этого года, когда Вячеслав и Маргарита полюбили друг друга большою настоящею любовью. И я полюбила Маргариту большою и настоящею любовью, потому что из большой, последней ее глубины проник в меня ее истинный свет. Более истинного и более настоящего в духе брака тройственного я не могу себе представить, потому что последний наш свет и последняя наша воля – тождественны и едины». [982] В то же время на фоне этих экзальтированных переживаний, призванных отразить новые формы одухотворенной любви, нарождался конфликт во взаимоотношениях четырех участников интимного союза – тем более напряженный потому, что одному из них в перспективе создания «брака тройственного» не находилось места.

981

Цит. по: Богомолов Н. А. «Мы – два грозой зажженные ствола». С. 243.

982

Там же.

В своей мемуарной книге (в плане отражения намеченных коллизий минимально откровенной) М. Волошина-Сабашникова свидетельствует: «Однажды вечером Вячеслав сказал мне: “Я сегодня спросил Макса, как он относится к близости, растущей между тобой и мной, и он ответил, что это его глубоко радует”. Этот ответ был мне понятен, я ведь знала, как Макс любил и чтил Вячеслава; он сказал чистую правду, он действительно так чувствовал. Но постепенно я стала замечать, что сам Вячеслав не терпит моей близости с Максом. Он все резче критиковал его сочинения, его мысли. ‹…› Нередко, возражая мне, Вячеслав утверждал, что Макс и я – люди разной духовной породы, разных “вероисповеданий”, по его выражению, и что брак между “иноверцами” недействителен. В глубине души у меня самой было это чувство, Вячеслав только облекал его в слова». [983]

983

Волошина Маргарита (Сабашникова М. В.). Зеленая Змея. С. 161.

Отношения между Волошиным и Сабашниковой, завязавшиеся еще в 1903 г., при всей их духовной насыщенности и напряженности, были всегда отмечены чертами драматического надлома, временами перераставшими в отчужденность, которая не была преодолена с заключением брака, оставшегося, по сути, браком фиктивным. [984] Неудивительно, что этот хрупкий союз не выдержал испытания «башенным» мистериально-эротическим экспериментом – тем более и потому, что под покровами мифологизированной «тройственности», которую патетически превозносила Зиновьева-Аннибал, выступали контуры вполне узнаваемых и однозначных переживаний: влюбленности Иванова в Маргариту и ее встречной увлеченности им. В конце февраля – начале марта 1907 г., когда Волошин в течение недели находился в Москве, Иванов объяснился ей в своих чувствах. Создававшийся тогда же цикл сонетов Иванова «Золотые Завесы» – поэтическое воплощение этих чувств: «И схвачен в вир, и бурей унесен, // Как П'aоло, с твоим, моя Франческа, // Я свил свой вихрь…» [985]

984

См.: Купченко В. П. Маргарита Сабашникова: вечное ученичество // Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. 2000. Т. III. № 3. С. 354–355.

985

Иванов Вячеслав. Собр. соч. Т. II. С. 385.

Универсальная символистская мифопоэтика, перемещенная в сферу индивидуального «жизнетворчества», вознаградила Волошина в этих обстоятельствах переживанием «человеческой, слишком человеческой» драмы. Переживание ее становилось тем более мучительным, что совместная «башенная» жизнь продолжалась, все параметры, определяющие нерушимость внутренних духовных связей, неукоснительно соблюдались, как соблюдались и взаимная откровенность и доверительность; близость в плане литературной деятельности также сохранялась: еще с конца 1906 г. в ивановском издательстве «Оры» готовилась к печати первая книга стихотворений Волошина «Ad Rosam», которая позднее, в марте 1907 г., получила заглавие «Звезда-Полынь» (книга в свет так и не вышла: Волошин сначала откладывал ее печатание, а потом и вовсе отказался от публикации [986] ). Картина происходившего отчасти восстанавливается благодаря подробным дневниковым записям Волошина, которые он вел с 2 по 11 марта. Аморя (домашнее имя Маргариты), Вячеслав, Лидия не только описаны в них во всех каждодневных коллизиях, но и представлены прямой речью: Волошин фиксирует их признания, диалоги. Судя по этим записям, конструируемая эротическая утопия воплотилась в антиутопию: вместо искомой возвышающей гармонии и благих откровений «любви дерзающей» – контрастные перепады чувств и настроений, нервная взвинченность, надрывная экзальтация. Достаточно обратиться хотя бы к записи от 8 марта. В ней описывается вчерашний вечер: «Вячеслав пришел. Опять у меня был порыв любви к нему. Мы держались с ним за руки. Я чувствовал, что отдаю ему Аморю радостно и совсем. Я целовал его голову и его руки. Но он тоже целовал мою руку. И мне на мгновение сделалось страшно больно, точно он не хотел принять моего поцелуя. Но всё это прошло, и мне было радостно и спокойно». И далее – события текущего дня: «Лидия горячо упрекала Вячеслава в насильственности. Он сказал между прочим: “Я испытывал душу Маргариты”. Я вдруг этого не вынес и сказал: “Я не могу допустить испытаний над человеческой душой”. Но оказалось, что я это не сказал, а закричал, сжавши кулаки. Тогда Вячесл<ав> сказал: “Я имею право, потому что взял его”. Я выскочил из комнаты. Потом вернулся. Но уже не мог говорить. Весь день был проведен в сильнейшем волнении. Я долго, долго говорил Аморе о том, что всё разрушилось. Когда она взошла в комнату откуда-то, я стал целовать ее руки и опустился, чтобы поцеловать ее ноги. С ней вдруг сделалась истерика. Она захохотала и упала на кресло». [987] И так далее.

986

10 сентября 1907 г. М. Сабашникова сообщала Иванову: «Макс просил передать Тебе относительно книги своей, что он совсем раздумал издавать свои стих<отворения> и спрашивает, сколько нужно заплатить за набор» (РГБ. Ф. 109. Карт. 15. Ед. хр. 9. Ср. другой вариант текста этого письма, опубликованный в кн.: Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов в 1903–1907 годах. С. 230–231). Об этом несостоявшемся издании см. с. 365–366 наст. изд. Книга состояла из четырех разделов («Странник», «Stella Amara», «Орфей», «Мистическая Роза»), включавших 27 стихотворений. Стихотворению «Кровь» («В моей крови – слепой Двойник…»), входившему в раздел «Stella Amara», предпослано посвящение Вячеславу Иванову. Ср.: Волошин Максимилиан. Собр. соч. М., 2003. Т. 1. С. 77, 458–459 (Комментарии В. П. Купченко).

987

Волошин Максимилиан. Собр. соч. М., 2006. Т. 7, кн. 1. С. 261.

Ситуация требовала разрешения или хотя бы снятия психологического напряжения, а этого невозможно было достичь в сложившихся обстоятельствах совместной жизни. 13 марта М. Кузмин записал в дневнике: «У Ивановых всё разлетается. Сабашникова в санаторию, Волошины в Крым, Диотима <Л. Д. Зиновьева-Аннибал. – А. Л.> в Юрьев ‹…›». [988] 16 марта Маргарита отбыла в Свято-Троицкую санаторию в Царском Селе, а 19 марта Волошин вместе с матерью (жившей в Петербурге с ноября 1906 г.) выехал в Москву и на следующий день в Крым – в Коктебель. Отношения четырех насельников «башни» перешли в эпистолярную фазу.

988

Кузмин М. Дневник 1905–1907 / Предисловие, подготовка текста и комментарий Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб., 2000. С. 333.

Корпус переписки Иванова, Зиновьевой-Аннибал, Сабашниковой и Волошина между собой, относящийся к 1907 г., весьма объемен и не может быть представлен здесь с исчерпывающей полнотой. Из имеющихся в архивных фондах шести двусторонних эпистолярных комплексов в данном случае избран один, не самый пространный: это письма Волошина к Иванову и одно письмо Иванова к Волошину. При необходимости используются также фрагменты других писем, входящих в указанную общую совокупность.

Характерная особенность писем Волошина к Иванову – их насыщенность стихотворными текстами. Отчасти это объясняется практической целью – желанием дополнить новым стихотворением готовившийся в издательстве «Оры» авторский сборник. Но вместе с тем стихотворения оказываются в ряде случаев необходимым элементом цельного эпистолярного высказывания, посредством которого Волошину открывалась возможность транслировать в различных регистрах содержание своего внутреннего «я». Стремясь избыть в себе пережитую драму, смиренно принимая и осмысляя ту картину, которая представала ему на развалинах умопостигаемого «жизнетворческого» строения, он пытается, претворяя новую реальность в стихи, создать новую гармонию. Показательно в этом отношении первое по времени письмо к Иванову – на открытке, по пути в Крым, отправленное из Курска 22 марта: [989]

989

Волошин Максимилиан. Собр. соч. М., 2010. Т. 9. С. 290–291. Письмо получено в Петербурге 23 марта 1907 г.

Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель.По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре,По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.Я коснусь ногою звонкой острых щебней безлесных гор,Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,Завернусь я в бледный саван холодеющего песка.Обовью я чобром, мятой и полынью свою главу…Здравствуй ты в весне распятый, мой таинственный Коктебель! [990]

990

Впервые опубликовано в журнале «Золотое Руно» (1907. № 4) в составе цикла «Terre antique», в книге Волошина «Стихотворения. 1900–1910» (М.: Гриф, 1910) – в составе цикла «Киммерийские сумерки». В опубликованном тексте – с делением на два четверостишия; вариант ст. 5: «Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор»; ст. 7 отсутствует; вариант ст. 8: «Обовью я чобром, мятой и полынью свою главу…». См.: Волошин Максимилиан. Собр. соч. Т. 1. С. 89.

Вот еще одно стихотворение для «Звезды Полыни» – если ты найдешь его достойным, Вячеслав. Им можно начать отдел «Stella amara». Тогда «Полынь» [991] будет идти после него. Но предоставляю тебе полное право решить. Пишу в поезде где-то между Орлом и Курском. Может, ты найдешь нужным и в самом стихотв<орении> что-нибудь изменить? Привет Лидии. Поезд идет убийственно медленно, и я жду не дождусь Коктебеля. Я отправил тебе открытку из Москвы. [992] До свиданья. Я очень люблю тебя.

Максимилиан.

991

Стихотворение «Полынь» («Костер мой догорал на берегу пустыни…», декабрь 1906 г.) было впервые опубликовано под заглавием «Коктебель» в иллюстрированном приложении к газете «Русь» 6 февраля 1907 г.; в книге Волошина «Стихотворения. 1900–1910» – первое в цикле «Киммерийские сумерки». См.: Волошин Максимилиан. Собр. соч. Т. 1. С. 88.

992

Эта открытка, по всей вероятности, не сохранилась.