Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
Хлопоты Вячеслава Иванова об отъезде за границу вместе с семьей (дочерью и сыном) увенчались успехом. Официально отъезд был оформлен как временная заграничная командировка в Италию для работы над переводами Эсхила и Данте, а также для участия в различных культурных инициативах. [1477] Ивановы выехали из Советской России 28 августа 1924 г. Судя по одному из последовавших писем Мануйлова, Иванов предлагал ему отправиться в Италию вместе с ними, но тот отказался. Мануйлов вспоминает об их предотъездной встрече: «Мы обедали в последний раз и прощались в Доме ученых.
1477
См.: Бёрд Роберт. Вяч. Иванов и советская власть (1919–1929). Неизвестные материалы // Новое литературное обозрение. 1999. № 40. С. 317. Незадолго до отъезда Ивановых за границу Мануйлов выезжал из Москвы в Новочеркасск, о чем свидетельствует письмо к нему В. М. Зуммера из Святошина (Киев) от 7/20 августа 1924 г.: «Милый брат мой, серафический отрок Витя! В. И. передал мне через о. Сергия Сидорова, который был у него в день своего отъезда из Москвы, числа 6 авг<уста> нов<ого> ст<иля>, приказание писать ему: очевидно, визы по-прежнему ждут со дня на день» (Собрание автора).
Это было очень долгое прощание. Мы совсем уже простились, я спустился со второго этажа и в вестибюле стал надевать пальто. Вдруг вижу – Вячеслав Иванович быстро спускается с лестницы, бежит в вестибюль: “Я не могу, я должен вас
Больше мы не встречались». [1478]
Днем отъезда за границу датировано хранящееся в архиве Мануйлова письмо Иванова к нему с наставлениями касательно так и не состоявшегося перехода из Бакинского в Московский университет:
1478
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 102.
Успеньев день 1924. Москва. [1479]
Дорогой Витя.
Пишу в последние минуточки перед отъездом на вокзал. Обратитесь к Н. А. Дубровскому и, непременно, к П. С. Когану; [1480] они помогут, и были уверены оба в успехе. Копии захваченных Вами (очень не к месту) стихов, особенно посвященных Вере (покойной жене моей), вышлите мне – лучше всего через Ольгу Александровну Шор (М<алый> Знаменский 7, 2-й этаж). [1481] Мой адрес во всяком случ<ае>
Al Sig<nore> Professore Venceslao Ivanov
ferma in posta Roma
или, через посольство,
All’ ambasciata URSS
Via Gaeta 3
Roma
per il Prof. Venceslao Ivanov.
Целую Вас и кланяюсь Вашим.
Любящий Вяч. Иванов.
1479
День Успения Богородицы – 15 августа (28 августа н. ст.).
1480
Николай Александрович Дубровский – профессор Бакинского университета по кафедре всеобщей истории в 1919–1922 гг., впоследствии работал в Москве. Историк литературы и литературный критик Петр Семенович Коган (1872–1932) возглавлял с 1921 г. Государственную академию художественных наук и был также профессором Московского университета.
1481
Речь идет о подборке стихотворений Вяч. Иванова, взятых Мануйловым из редакции журнала «Русский современник». См. ниже, письмо Мануйлова к Иванову от 19 сентября 1924 г.
Поселившись в Риме и не имея на первых порах никаких надежных гарантий относительного дальнейшего жизненного обеспечения, Иванов на протяжении ряда месяцев пребывал в сомнениях, в неопределенном положении относительно своего статуса и принципиального выбора – считать себя временно командированным или обосновавшимся за границей окончательно. 1 декабря 1924 г. он записал в дневнике: «Чувство спасения, радость свободы не утрачивают своей свежести по сей день. Быть в Риме – это казалось неосуществимым сном еще так недавно! Но как здесь остаться, на что жить? Чудо, ожидавшее меня за границей, чудо воистину нечаянное, сказочно-нечаянное – еще не обеспечивает нашего будущего. Во всяком случае возвратить в советскую школу моего ненаглядного Диму было бы прямым преступлением. Итак, одному опять нырнуть in gurgite <в пучину – лат.>? Не значит ли это испытывать судьбу?» (III, 850–851). И в этот же день, ниже: «Письмо от бедной Ксении. Как ее встряхнешь? Надо написать ученикам» (III, 851). Переписка с учениками, однако, приобрела в основном односторонний характер. Ниже публикуются 8 писем Мануйлова к Иванову за 1924–1928 гг., в то время как в архиве Мануйлова имеется лишь одно письмо Иванова к нему, отправленное из Италии. 3 письма (1925–1926) Иванов адресовал Е. А. Миллиор. [1482] Более или менее регулярно Иванов переписывался со своими друзьями, жившими в Баку, – С. В. Троцким и В. М. Зуммером (его письма к ним, видимо, впоследствии погибли).
1482
См.: Вестник Удмуртского университета. Специальный выпуск. С. 28–29 (Комментарии С. С. Аверинцева). Е. А. Миллиор переписывалась не только с Ивановым, но и с его дочерью Лидией; одно из ее писем к Л. В. Ивановой (от 12 ноября 1926 г.) дополнено припиской Мануйлова (Римский архив Вяч. Иванова): // А вот есть еще Витя. Ему бы многое хотелось сказать, но разве это легко? // Вообще все очень хорошо и удивительнее всего то, что до сих пор, несмотря ни на что, я упорно счастлив, хотя и бывает иной раз тяжело. // С каждым годом работы все больше и больше, занят очень, стишок иной раз записать не успеваешь – может быть, и поэтому трудно преодолеть пространство, честно поддерживать переписку. // И сейчас надо бежать дальше – на урок, но я рад, что успел присесть к этому листику и послать легкий привет, случайный, но давно просившийся (только это не то слово, не могу вспомнить нужное). // Витя. // 14 XI 1926. // P. S. Диме не посылаю поцелуя, потому что это относится ко всем! // В. М.
Иванов воздерживался от установления активных эпистолярных контактов с учениками, вероятно, главным образом из нежелания вселять в них надежды на его скорое возвращение в Баку – надежды, которые с течением времени имели все меньше шансов на осуществление. Он продолжал числиться штатным профессором университета, «в отпуску без содержания», и это обстоятельство подкрепляло убежденность многих в том, что его отсутствие – явление временное. С. В. Троцкий в своих письмах регулярно его информировал: «Здесь все меня спрашивают, когда вы вернетесь. Уж очень любят, очень дорожат вами» (10 октября 1924 г.); «…за вами ‹…› оставлена кафедра, авторы древности ‹…› в ожидании вас даже никто до сих пор не назначен. Вот как ждет вас университет. А о нас грешных не говорю; вы и сами знаете и, может быть, только не представляете себе достаточно ярко» (18 июня 1925 г.); «Кафедра – за вами, и – многих радостное ожидание» (12 ноября 1925 г.). [1483] Однако сам Иванов 27 января 1925 г. писал Ал. Н. Чеботаревской: «В Баку, должно быть, не вернусь, потому что детям необходимо продолжать их дело здесь ‹…› Окончательные решения однако не приняты. Все надеюсь на то, что денежный вопрос как-нибудь решится в благоприятном смысле». [1484] В книге А. О. Маковельского о первом десятилетии деятельности Азербайджанского государственного университета указано, что Иванов был профессором до 1 июля 1925 г., однако его фамилия значилась даже в повестке на явку профессоров на совещание 22 октября 1925 г. [1485]
1483
Римский архив Вяч. Иванова.
1484
Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 292–293.
1485
Котрелев Н. В. Вяч. Иванов – профессор Бакинского университета. С. 335.
О том, какое огромное место занимал Вяч. Иванов во внутреннем мире его ближайших учеников, можно судить по письмам к Мануйлову Е. А. Миллиор. В одном из них, написанном 13 августа 1924 г., еще до отъезда учителя за границу, но уже в пору, когда его отсутствие в Баку было осознано как ощутимая утрата, она предпринимает пристрастный отсчет: «А Вяч. Ив. вовсе не для всех. Кто с ним, кроме меня, тебя, Ксении? Мирра, Миша Сир<откин>. Уже Миле он чужд. Брискман, Цезарь, Муся от него далеки. В. Ф. “любопытствует”, но не любит. Андрей относится горячо, но любит или ненавидит? Нина очень любит, но идет своим путем. Шура, Лена знают мало». [1486] 26 августа 1924 г. – вновь об Иванове: «Я твердо убеждена, что в конце концов не изменю ему и заветам его, но сейчас я в пустоте ‹…› мы связаны В. Ивановым и должны говорить правду друг другу: ведь и от тебя я жду того же. Но не только ты сдаешь позиции, хочешь идти и с В. Ив. и без него (даже против), и все остальные делают то же ‹…› я разрушала Бога, потому что кругом творили его. Теперь я против “веры в неверие”. Я хочу ставить вопросы. Миросозерцание В. И. дает гораздо больше страшной свободы, более творческое, но и более разрушительное. Вот почему я хочу быть с ним». [1487] Три года спустя, из Баку в Ленинград (25 ноября 1927 г.), уже после ознакомления с присланными В. М. Зуммеру новейшими стихотворениями Иванова («Палинодия», «Собаки») – провозглашениями «Хлеба Жизни» христианства: «Как-то у нас был “симпосион” в нынешнем классическом кабинете: собрались на праздник ‹…› Читали стихи В. Ив. ‹…› Конечно, это хорошо, что новый путь открылся перед В. Ив., я верю В<ячеславу> Ив<анови>чу, что путь его верен. ‹…› Зуммер как будто считает возможным, что В. Ив. примет католичество и станет монахом. А мне не верится. Все-таки, его молчание беспокоит меня. Он знает, как важно для нас его слово, как просили мы его хоть несколько строк прислать нам. Отчего же он не захотел? Или не мог? Или считал для нас нужным искать пути без его слова?» [1488]
1486
ЦГАЛИ СПб. Ф. 440. Оп. 2. Ед. хр. 1309. Упоминаются: К. М. Колобова, М. М. Гухман, М. М. Сироткин, С. М. Блинков (Миля), М. А. Брискман, Ц. С. Вольпе, М. Я. Варшавская (Муся), Вера Федоровна Гадзяцкая, Андрей Константинович Давидович. Нина – возможно, Нина Васильевна Гуляева, Шура – Александра Васильевна Вейс, Лена – Е. Б. Юкель.
1487
Там же.
1488
Там же.
Мануйлов по складу своей личности не был подвержен тем поглощающим все сознание рефлексиям, которыми наполнены письма Нелли Миллиор. В его посланиях, обращенных к Иванову, преобладает чувство восторженной и благодарной памяти об учителе и готовность следовать его заветам – которые ученик, однако, надеется сочетать с адаптацией к тем новым жизненным параметрам, которые принесла советская эпоха и которые, в конечном счете, побудили его учителя остаться в Италии (см. письмо от 9 февраля 1925 г.). Год спустя после совместного с Ивановым отъезда из Баку в Москву Мануйлов написал стихотворение, обращенное к учителю:
Вячеславу Иванову
1489
Мануйлов Виктор. Стихи разных лет. 1921–1983. Л., 1983. С. 38.
По инициативе Мануйлова состоялась последняя при жизни Вяч. Иванова публикация четырех его оригинальных стихотворений на родине. Сборник «Норд» (Баку, 1926), составленный Мануйловым (фамилия его в этом качестве, впрочем, в книжке не обозначена), являл собой скромный итог деятельности того кружкового литературного объединения «Чаша», которое увековечило себя на описанной выше групповой фотографии. Из 15 стихотворцев, участвовавших в сборнике, шестеро представлены на этом снимке: кроме Иванова и Мануйлова также Кс. Колобова, М. Брискман, Вера Гадзяцкая и Мих. Сироткин. Среди участников сборника – М. Волошин и поэты, приобретшие широкую известность в 1920-е гг., – Н. Тихонов и Вс. Рождественский, а также авторы, входившие в круг близких друзей составителя, – Вл. Луизов и Мих. Казмичев. [1490] Выход в свет сборника откровенно аполитичного, лишенного зримых примет новой советской действительности был немедленно оценен по достоинству в идеологически бдительной бакинской печати; заглавия рецензий: «Поэзия, вышедшая в тираж», «Норд, который не дует» (А. Якоби) – говорят сами за себя. [1491]
1490
См.: Казмичев М. М. (1897–1960). Стихи / Публикация Т. М. Двинятиной // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003–2004 годы. СПб., 2007. С. 560–613.
1491
Труд. 1926. 7 апреля; Молодой рабочий. 1926. 23 апреля. См.: Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 80–81.
Перед Мануйловым с годами все отчетливее вырисовывалась дилемма – или продолжать свои попытки активно включиться в советскую литературную жизнь, но ценой ущерба для собственной поэтической индивидуальности, которую надлежало перестроить сообразно повсеместно внедряемым идейно-эстетическим нормативам, или избрать себе иное творческое поприще. Окончательный выбор он сделал во многом под влиянием двухдневного общения в Коктебеле в июле 1927 г. с Максимилианом Волошиным. «До этого, – вспоминает Мануйлов, – я мечтал о литературной работе, о славе, выступлениях в печати, хотя три хироманта в 1920, 1923 и 1924 годах предупредили меня, что печататься не нужно, а надо писать совершенно свободно, не делая поэзию своей профессией, своим заработком, стать профессиональным литературоведом. Встреча с Волошиным укрепила меня в этом решении. Я понял, что даже он, большой поэт, лишен возможности печатать многие стихи и вынужден при жизни “быть не книжкой, а тетрадкой”». [1492] Об этом своем выборе Мануйлов сообщил Иванову в письме от 12 мая 1928 г., отправленном из Ленинграда, где он обосновался на всю оставшуюся жизнь, – последнем из его писем, сохранившихся в Римском архиве поэта. Оно было ответным на письмо Иванова, исполненное любви к ученику и тревоги за его судьбу: «Знаю, как вам трудно, и верю, что Бог Вам поможет». [1493]
1492
Там же. С. 172.
1493
ИРЛИ. Ф. 713.