Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
Мой адрес на всякий случай.
Баку, угол Краснокрестовской и Б. Чемберекендской, Лютеранский пер. д. № 5, кв. Варшавских. В. Мануйлову.
Я только что от Леонида Александровича, у которого читал Ваше письмо [1526] и строчки обо мне, вернее о моей дипломной работе. Большое, большое спасибо, любимый Вячеслав Иванович, за согласие Ваше дать отзыв о моей будущей дипломной работе.
1526
Письма Вяч. Иванова к Л. А. Ишкову нам неизвестны.
Кстати, на днях я был у Петра Христиановича Тумбиля [1527] и часа два говорил о моих «Пушкинианских ересях». (У меня есть еще ряд занятных предположений, касающихся отношений А. С. и Николая I). Петр Христианович, также как и Леонид Александрович,
Завтра годовщина смерти Пушкина. Мы отметим ее с Мишей Сироткиным совместным чтением любимых мест.
Да, о работе… Совершенно неожиданно Александр Васильевич Багрий сменил гнев на милость, вспомнил, что «Нулин» написан в 1825 году (юбилейная дата), нашел тему – «современной» и безо всяких изменений тему моей работы утвердил. Сейчас я сдаю ему экзамены и готовлюсь очень основательно, так, как мне бы хотелось сдавать Вам. (Курьерская гонка с моими прошлогодними экзаменами до сих пор мне не дает покоя).
1527
Мы читаем Софоклову «Антигону».
Поскольку поэтика обнимает 2–3 главы моей работы, являясь одним из методов исследования, и поскольку вся работа, в целом, строится на историко-литературном матерьяле, как историко-литературная проблема – я думаю, что мне нужно «согласиться» на согласие Багрия и «обагриться». Во всяком случае, без Вашего ответа я не начну никаких формальных приготовлений – Ваш совет определит все мои дальнейшие шаги.
Леонид Александрович согласен провести через факультет утверждение моей работы и в том случае, если я буду писать ее у Вас. Особых препятствий как будто не встретится.
Нам предоставлено право сдавать экзамены до осени 1925 года, а дипломную работу к январю 1926.
Мне кажется (независимо от моего желания), что правильнее всего я поступлю, «обагрившись», тем более что никаких уступок в отношении темы я не делаю, и мне представлена полная свобода действия.
Что касается отзыва – Ваш отзыв мне дороже всех. Отзыв Багрия – формальность. Последний не исключает первого, если его заслужу.
Во всяком случае, пока я сдаю экзамены, с расчетом к июню сдать все и летом уже, съездив на 2–3 недели в Москву и Петербург, засесть за работу.
Осень этого года я буду еще в Баку, пока не защищу работы, и только тогда стану думать о переселении на север.
Как бы хотелось мне видеть Вас осенью в Баку на защите работы и с какой радостью остался бы я около Вас. Ведь меня в Москву и даже Петербург совсем не тянет. Баку любим мною еще крепче и еще 5–6 лет работы над собой совсем не требуют моего переселения. Внутренне расти, заняться языками, накопить литературный матерьял, серьезно теоретически и жизненно подготовиться к дальнейшей деятельности и трудному своему пути – я смогу лучше всего здесь в ветровом и упорном, древнем Баку.
Я много сейчас думаю о пути, который меня ждет, и о той трудности – вынести которую я готовлюсь… Во всем этом много еще неперебродившей мальчишеской дерзости, но я чутко слушаю Жизнь и все окружающее и имею основания полагать, что в силу непреложного закона диалектического развития – мы идем к эпохе синтеза; к новой эпохе Возрождения – которая выразится в нашей русской литературе и (верю) философии как неоромантизм. Вспоминаю разговор у Дегтяревского о романтизме и классицизме. [1528] Только теперь я начинаю в этом разбираться. Я не жалею, что я отказался в свое время ехать с Вами в Италию, хотя Вы для меня дороже всех любимых мною людей. – Не быв еще на западе (по одним модным французским журналам и по тому, что до нас доходит из берлинских газет и книг), я глубоко убежден, что мы со своей отсталой техникой и темной деревней ушли уже далеко вперед. Я люблю СССР и верю в него (не в названии дело). Жить везде трудно, везде тяжело и здесь, может быть, тяжелее, но тут больше правды, да и я здесь нужнее. А разве в том лишь дело, чтобы меня понимали и меня благодарили. Я об этом много сейчас думаю – короче: тяжело – но я чувствую живую и крепкую жизнь сквозь налет «казенной» пыли. Наша жизнь тверже, жарче, злее и здоровей, чем на западе. Куда бы мы ни шли – мы идем, и не по инерции, а с усилием роста. Такого желания работать и строить (пусть нет уменья), такой молодой силы я сейчас не вижу нигде, кроме нашей страны.
1528
Иван Моисеевич Дегтеревский (Дегтяревский) – друг Вяч. Иванова, активно помогавший ему в общественных делах и житейских заботах в пореволюционные годы; по словам О. А. Мочаловой, «верный оруженосец поэта и его подголосок, в дальнейшем устроитель пушкинского семинара в своем доме» (Мочалова Ольга. Голоса Серебряного века: Поэт о поэтах. М., 2004. С. 117). Рассказывая о жизни в Москве в 1919–1920 гг., Л. В. Иванова отмечает: «В это время Вячеслав завел большую дружбу с Дегтеревским, который ему организовал целый курс лекций по Достоевскому, а затем и по Пушкину» (Иванова Лидия. Воспоминания. Книга об отце. С. 83). См. стихотворение Дегтеревского «Мудрец», посвященное Иванову (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 268. Публикация А. В. Лаврова) и его письма к Ал. Н. Чеботаревской (Там же. С. 323–326. Публикация Л. Н. Ивановой). Мануйлов посещал Дегтеревского вместе с Ивановым летом 1924 г. в Москве. В бакинской библиотеке Вяч. Иванова имелась книга Ив. Дегтеревского «Последние поиски в области методологии литературной критики» (М., 1922); также в перечне книг этой библиотеки, составленном В. М. Зуммером, имеется следующая запись: «Дехтяревский Ив. Розы во мгле. 1920–1921»; видимо, это – неизданная авторская книга или сборник произведений. См.: Обатнин Г. В. Материалы к описанию библиотеки Вяч. Иванова // Europa Orientalis. Vol. XXI / 2002: 2. С. 329–330.
Мне трудно учесть все то, что нужно для Вас; я не могу «советовать» Вам возвращаться в Баку – я знаю только одно – мне очень нужно Вас видеть; мне и таким, как я (а на нас впереди лежит многое), Вы нужны очень, и даже не словесным факультетом определяется все это, а только тем, что Вы один и никто уже Вас заменить не может.
Что касается словесного отделения – за него ведется отчаянная борьба, и есть вероятия его отстоять.
Я много пишу и, говорят, делаю успехи, кончил большую поэму «Часы». Сергей Витальевич, Зуммер, Ксения [1529] и другие хвалят. Из «Русского современника» стихи взял. [1530] Предлагают печататься и даже устроить в Баку вечер моих стихов. Отказался. Много еще работать нужно, да и спешить не хочу. Сейчас одно – кончить университет. Потом еще несколько лет подготовка к работе (не дипломной – но делу всей жизни). Только тогда – заговорю. Много у меня друзей – а вообще одиноко – и никто бы меня сейчас не понял – как Вы. Всеволод Михайлович многого не видит и смотрит несколько специфически узко; вот Сергей Витальевич и Ксения понимают. Мы должны обязательно увидеться, Вячеслав Иванович! Мне не только этого хочется, но это нужно. Есть еще одно: когда я буду больше и умнее – мне очень захочется писать о Вас и о Ваших стихах. Пока мы с Вами не увидимся, я не смогу получить на это разрешения и благословения: а без этого я не могу.
1529
Ксения Михайловна Колобова (1904/05 – 1977) – ученица Вяч. Иванова по Бакинскому университету, поэтесса, филолог-классик и историк античности, впоследствии – доцент, затем – профессор Ленинградского университета, в 1958–1970 гг. заведовала кафедрой истории древней Греции и Рима (см. комментарии К. Ю. Лаппо-Данилевского в кн.: Альтман М. С. Разговоры с Вячеславом Ивановым. С. 351; также: Селиванов В. В. Вяч. И. Иванов и Н. Я. Марр в жизни и творческой судьбе К. М. Колобовой (ч. 1) // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира / Под ред. проф. Э. Д. Фролова. Вып. 5. СПб., 2006. С. 487–510). Е. А. Миллиор пишет об Иванове: «Из всех нас, пожалуй, больше всех он любил Ксению, ждал от нее много. А может, не любил, но высоко ценил, много и взволнованно думал о ней» (Вестник Удмуртского университета. Специальный выпуск. С. 13). В архиве Мануйлова (ИРЛИ. Ф. 713) сохранилась большая подборка стихотворений Колобовой, в их числе – два, посвященные Вяч. Иванову, и четыре – Мануйлову, среди них – следующее: // В. М. // Витя! Выше! Прямо к небу! // Вечер расстелил ковер! // Загадали звезды ребус! // У тебя – прозрачен взор. // Витя, вечно молодые // будем в небе жить всегда! // Там сгорают огневые, // золотые города. // Мы… Мы сами метеоры. // Мы блестим цветным огнем. // Мы блаженно будем скоры. // Вдохновенны – не пером. // Будем говорить стихами // не такими, как теперь. // И откроется пред нами // Счастья радужная дверь. // Победитель! К солнцу! Выше! // В пламенных круженьях мир! // Видишь, Кто-то светлый вышел, // пригласил на званый пир. // Мы… Мы многое забыли, // что изжили, что вчера. // Но я вижу, как раскрылись // два лазоревых крыла. // Баку. 1924
1530
После выхода в свет на рубеже 1924–1925 гг. 4-го номера «Русского современника» издание журнала было прекращено, попытки возобновить его во второй половине 1925 г. остались безуспешными.
Вы ведь еще не прочитаны! Совсем не то пишут эти Коганы [1531] и даже Андрей Белый. [1532]
Или я потерял всякую меру? Вячеслав Иванович! Я и сам еще только начинаю чувствовать Ваши слова и часто не понимаю – но я пойму – я ведь еще вырасту. Я расту каждый день.
Я вот сейчас пишу и чувствую Вас около себя, и мне стыдно за некоторые слова, и я чувствую, какой я еще глупый и маленький перед Вами и сколько нужно работать над собой. А еще больше чувствую я свою любовь к Вам.
1531
Подразумевается Петр Семенович Коган (1872–1932) – историк литературы, критик; с 1921 г. – президент Гос. академии художественных наук. Характеристика творчества Вяч. Иванова содержится в его книгах «Очерки по истории новейшей русской литературы» (Т. III, вып. 3. М., 1911. С. 135–148) и «Литература этих лет. 1917–1923» (Иваново-Вознесенск, 1924. С. 32–33, 43–44, 49).
1532
Имеется в виду очерк «Вячеслав Иванов» (Белый Андрей. Поэзия слова. Пб.: Эпоха, 1922. С. 20 – 105); возможно, также брошюра Андрея Белого «Сирин ученого варварства (По поводу книги Вяч. Иванова “Родное и вселенское”)» (Берлин: Скифы, 1922).
Ведь я никого так не люблю и не полюблю наверно – здесь есть даже что-то даже особенное.
Часто вижу во сне, как я пешком отправляюсь в Рим – бросив все – смешно – а это так; во снах я еще ребячливее.
Помните ли Вы еще меня? Если бы Вы только знали, как я Вас люблю. Вот сейчас стал думать о Вас и даже расплакался. Это со мной в первый раз – никогда еще не было. Неужели же мы не скоро увидимся. Я очень по Вас скучаю. А о московском житье и вспомнить спокойно не могу. Поклон Лидии Вячеславне и Диме. Как хочется всех вас видеть!
Крепко, крепко целую Вас.
P. S.
Сейчас по дороге на почту зашел к Леониду Александровичу. Он просит передать, что письмо Ваше получено дня три тому назад – сильно задержалось в дороге.
Утро с Мишей [1533] провели за Пушкиным. Я рассказывал ему о своей работе. Миша заинтересовался и даже вполне согласился.
Не сердитесь на меня за конец вчерашнего письма! [1534]
1533
М. М. Сироткин.
1534
Подразумевается текст, предшествующий постскриптуму.